— Вы не думайте, Пелагея — хорошая хозяйка, — пробурчал под нос мельник.

— Только ждала она явно не нас, — чернокнижник встряхнулся, словно мокрый пес. — А одного знакомого мне служителя.

— А разве смиртам не положено целомудрие? — громко спросил вошедший в дом Рион, вода текла с темных волос, за ним громко топал стрелок.

— Не дается Теиру пока целомудрие, — крякнул Казум, впрочем, без особого осуждения, и последовал за хозяйкой.

— Как и молоток? — Михей задумчиво покачал скрипучей дверью, порог заливала дождевая вода.

— Не торопился бы ты ремонтом, — я стащила мокрую куртку. — Неизвестно еще, зачем нас сюда привезли и чего хотят.

— Да брось, — ухмыльнулся Рион. — У селян одна беда, либо скисшее молоко, либо мыши в подполе, в самом запущенном случае —лиса в курятнике.

— Вынужден согласиться с неучем, — кивнул Вит, и тут же спросил: — Что тебе не нравится?

А я едва подавила желание сказать: «Все». После капища, я чувствовала себя странно. Настороженно, словно дикая кошка, учуявшая запах степного тура, что имеет привычку разорять птичьи гнезда. Гнезд было не жалко, злило присутствие чужака, которого я никак не могла рассмотреть сквозь заросли камыша. Злила неизвестность.

— Не знаю, — ответила я, направляясь в комнату, где слышался тихий голос Пелагеи. — Например, то, что крысой в подполе может оказаться базыга, учитывая, что до капища меньше дня пути.

Парни ничего не ответили. Михей наконец-то оставил в покое перекошенную дверь.

Дождь лил до середины ночи, и напуганные его силой, базыги, селяне и лисы не высовывали нос на улицу до следующего утра, дав нам время выспаться. Рион и Вит успели пару раз поругаться, а Михей почистить и отладить арбалет.

Строили Волотки рядами, дом за домом, участок за участком, как граблями по земле провели — более десятка прямых улиц соединялись между собой маленькими проулками. Село с часовней дворов на пятьдесят, не больше. Высокие лесные деревья подступали к оградам крайних домов почти вплотную, смыкаясь кронами над дорогой и лишь немного расступаясь у двух пашен. Это то, что принято зазывать глухим эоловым углом.Вряд ли сюда часто забредают торговцы или сборщики налогов, здесь не выступают уличные артисты и не проводят ярмарки. Здесь, наверное, ничего не изменилось за последнюю сотню. Но Волотки были еще живы, мы смогли убедиться в этом прямо за завтраком.

Лаяли собаки, слышался стук топора, когда сосед Пелагеи колол дрова, какая-то женщина кому-то что-то высказывала, и этот кто-то вяло отнекивался в ответ. Где-то заплакал ребенок, потом успокоился. Послышался веселый смех и разухабистая пьяная песнь раннего гуляки.Простые и привычные звуки. Словно и не уезжала никуда.

— Вы уж не побрезгуйте, — бормотала местная травница, молодая девушка, представившаяся Майаной, торопливо выкладывала на стол кабачки, репу, банку с огурцами.— Я ж от чистого сердца, — она опустила глаза в пол, и торопливо скатав котомку, выскочила из светелки.

Тут же появилась Пелагея с полным чугунком картошки и, проводив взглядом травницу, уверенно проговорила:

— Хорошая девушка, — и посмотрела на меня.

— Да мы и не сомневаемся,— кивнула я, и женщина отчего-то смутилась, видимо меня к этой категории причислить трудно, таскаюсь с тремя парнями по лесам. Хотя спали мы в разных комнатах: я на террасе, они в спальне, что уступила им хозяйка, перебравшись на печку…. — Вы уж не побрезгуйте, — повторила она загадочно и снова отошла.

— Кто-нибудь понял, чего она хотела? — нахмурился Рион.— Кроме того, чтобы мы съели ее продукты?

В ответ Михей крякнул и запустил черпак в котелок. Снова хлопнула входная дверь, в комнату торжественно вошли три внушительного вида матроны с котомками и корзинками.

— Наши дары колдованцам, — поклонилась самая высокая и принялась перечислять:—Яйца, хлеб, соленья, копченья…

— С личной коптильни старосты, — вставила та, что стояла справа, пухленькая женщина в расшитом платке.

Из-за печки выглянула Пелагея, окинула взглядом стол, на котором почти не осталось места, и снова исчезла.

— Который здеся самый могучий чаровник? — поинтересовалась высокая, закончив выкладывать продукты.

— Он, — тут же указал на стрелка Вит.

Михей от такой чести выронил ложку, она стукнулась о тарелку, часть каши плюхнулась на скатерть.

Женщина, что стояла слева, нервно поправила седые, забранные в пучок волосы, придирчиво оглядела стрелка, как лошадь на ярмарке и вынесла вердикт:

—Пригож, — а потом повернулась к чернокнижнику:— Но и ты ничего, не беда, что кровей не нашенских.