— Нет, — почему-то ответила я и тут же заерзала на перине.

— А должна, — Вит придвинулся чуть ближе. — Михей не умеет ничего создавать, кроме накопителей. Причем, они получаются у него настолько естественно, что он даже не замечает этого. Поэтому, когда он схватил тебя за талию, там, у источника… — чернокнижник настолько выразительно посмотрел куда-то в район моего живота, что я даже забеспокоилась, что там у меня, кроме глистов, могло завестись.

— И что он сделал?

— Ты ведь уже догадалась. Он создал очередной накопитель. Только на этот раз его основой послужил не предмет, а живая материя.

— Это возможно?

— Вспомни Дамира, который сделал из себя ключ. Хотя, маг всего лишь перенес на себя свойства с уже готового артефакта, любой маг так сможет. А Михей именно создал накопитель, за миг до того, как на тебя обрушилась магия. И ты втянула ее в себя, как мох втягивает воду. Втянула полностью, чем спасла и стрелка, и себя. Вы спасли друг друга.

Сердце пропустило удар, я прислушалась к себе. Очень осторожно, как принюхивающийся к воздуху зверь. Я слишком боялась, что как только сделаю это, то сразу почувствую голод. Всеобъемлющий, утягивающий в свою глубину.

Заглянула «в себя» со страхом. И едва не задохнулась от ужаса. Бездонный колодец, все еще был там, он не исчез, не рассыпался пеплом. Он был цел и готов в любой момент начать свой безумный водоворот. Но сейчас он был плотно закрыт толстой каменной крышкой. А на ней, словно работа искусного каменотеса, кто-то выбил рисунок. Знакомый рисунок спирали, поверх которого, лениво помахивая хвостом, лежала моя кошка. Моя суть.

Михей не уничтожил бездну, он ее запечатал. Закрыл. Заставил замолчать.

Кошка вскочила на лапы.

Я вскочила на ноги прямо на кровати и дрогнувшим голосом спросила:

— Что? Что у меня там? На спине? — зуд, словно ожидавший этих слов, вдруг дал о себе знать с новой силой, я едва не застонала. Или даже еще хуже, чуть не попросила Вита почесать мне спину, совсем, как порядочная кошка.

— Сядь, Айка, — приказал мужчина, но я словно не слышала.

Мало мне белых волос, острых зубов и когтей, так еще что-то на спине образовалось.

— Сядь, я сказал, — вириец дернул меня за руку так, что я упала на него сверху, оказавшись прижатой к обнаженной мужской груди. — Тихо, — скомандовал он, обхватывая руками за талию.

— Я… Я… Я больше не человек? Кто я?

— Боюсь тебя разочаровать, но ты и раньше не была человеком в полном смысле этого слова. Слишком много кровей намешано, и большинство нечеловеческие.

— Вит, — произнесла я, толком не зная, о чем прошу.

— Да, ты больше не человек, — его ладони вдруг шевельнулись, и он стал выправлять мою рубашку из штанов. — Ты не человек и не маг…

Его пальцы коснулись кожи. Словно угольком приложили. Мужчина провел рукой по спине вверх и вниз.

— То, что у тебя там, всего лишь рисунок на теле, — кончиком пальца Вит стал водить по талии. Я заставила себя сосредоточиться на его прикосновениях, но не на ощущениях, а на том, что именно вырисовывали его пальцы. Один круг, переходящий в другой, один виток внутри другого…

— Знак накопителя, — выдохнула я.

— Ты — артефакт.

— Вещь?

— Может быть. Вспомни арбалет Михея, иногда у вещи куда больше свободы, чем у человека.

— Но…

— Вот, теперь ты решила расплакаться, — кажется, чернокнижник был недоволен.

— Иди к дасу, Вит.

— Да я бы рад, но разве есть смысл расстраиваться из-за того, что ты не в силах изменить? По-моему, это глупо. Еще недавно ты не верила, что жива, а сейчас расстраиваешься из-за того, что жива недостаточно.

Чернокнижник продолжал говорить, а его ладонь поднялась выше и легла мне на плечи, потом на шею, пальцы коснулись спины, чуть оттянув ворот рубашки. Я заурчала, выпуская и убирая когти, едва не царапая мужчине бок.

— Что ты делаешь?

— Проверяю, разрешишь ли ты мне прикасаться к тебе после всего случившегося. — не смущаясь, ответил чернокнижник.

— И, как успехи?

— Пока и сам не понял. Иногда мне кажется, что ты не прочь послать весь мир к дасу в пасть, а иногда, ты так смотришь, что я понимаю, твои думы далеки от меня, — Вит убрал упавший на щеку локон и заправил его мне за ухо и с неожиданной горечью добавил: — Вряд ли ты простишь перерезанное горло. Я знал, на что шел, и не питаю иллюзий.

Я сразу вспомнила боль, что показалась мне такой невозможно острой, и биение своего сердца, что было чересчур громким. Но тут же эти воспоминания сменились другими. Тем, как Вит смотрел на меня там, у источника, а притвора вспарывала ему спину. Почему-то второе воспоминание отзывалось куда больнее, чем первое. Бабушка всегда говорила, что чужая боль ранит в пять раз сильнее, чем собственная.