— Поччч… — я всхлипнула и продолжила уже спокойней, — почему не применили магию? Почччему…

— Он или я? — в глазах мага стали загораться уже знакомые серебряные звездочки. — А зачем? Смысл стрелять из пушки по воробьям? Таму всегда было жалко кьятов, а мне… — он задумался, — не вижу смысла бить кувалдой там, где справится молоток.

Я кивнула, задумываясь, почему соглашаюсь со всем, что он говорит? Почему готова исполнить любую просьбу? А если он предложит прогуляться голой по улице? Или не по улице… Это ли не магия?

— У Тамита есть причина для ненависти, но направил он ее не туда, — Дамир стер очередную слезинку, продолжая держать мое лицо в ладонях.

— Причина? — я хлюпнула носом.

— У его младшего брата, Олина, девушка обманом забрала силу. Вернее, он влюбился и отдал ее сам. Любимая исчезла. Молодой человек умер. Тамит поклялся найти виновницу, но не преуспел.

— А как же метка?

— Какая метка? Он отдал силу добровольно. Девушка не побеждала его в бою и не отбирала силу. — Дамир пожал плечами. — О ее судьбе нам ничего неизвестно. Для всех она просто исчезла.

— А почему маг умер, Рион же жив?

— От тоски. По любви. Или по магии. Сила врастает в нас: в тело, в сердце, в душу. Лишиться ее — значит потерять себя. Рионеру проще, он не прошел посвящение, да и ты дала ему надежду.

— Но разве нельзя что-то сделать? Размять ту самую «лисью шкуру», о которой вы говорили? — во мне вспыхнула безумная надежда, что все можно сделать по-другому, собственно она и никогда не угасала.

— Айя, не надо, — правильно понял маг. — Это все равно, что лишиться ноги и получить вместо нее костыль, вроде ходить можешь, а вроде и нет.

— А вы не боитесь, что, почувствовав силу, я не захочу ее отдать?

— Боюсь. Но поделать, увы, ничего не могу. Это твой выбор, — палец соскользнул со скулы к уху, и я не сдержала вздоха. — Можно спросить, о чем ты думала? Когда он таскал за волосы? — Дамир виновато улыбнулся. — О, прости, прозвучало невежливо.

Даже сквозь слезы, я не смогла не ответить на эту улыбку, от которой на правой щеке мужчины появилась ямочка. Сколько ему лет? Тридцать? Сорок? Больше? По магам никогда не скажешь наверняка, они живут втрое больше людей. Да какая к Эолу разница, хоть сто.

— Ты так странно смотрела на Тама, — руки мага все еще казались моего лица, наверное, поэтому я сказала правду, не думая, как она может быть услышана. И истолкована.

— Думала о том, как обидно будет умирать, так и не поцеловав мужчину. Все, что мне достанется — это тычки и удары. Это все, на что могу рассчитывать, — я опустила голову, уходя от его взгляда.

Но Дамир не позволил, пальцы, еще секунду назад такие мягкие, вдруг стали твердыми. И глядя, как приближается его лицо, я просто не могла поверить в происходящее. За одну минуту перейти от отчаяния и унижения к мечте, в которой сама себе боишься признаться. Деревенская девчонка во все глаза смотрела на склоняющегося к ней мага, на того, кого ей суждено видеть лишь издали, крича от восторга и кидая цветы под копыта коня.

— Я не Там, — его лицо приблизилось настолько, что он выдыхал слова прямо мне в губы. — Достаточно сказать «нет».

Но я не сказала. Не смогла, и нисколько не сожалела об этом. Я думала, он будет настойчив и властен, смутно представляя, что может крыться за этим словом в реальности. Но когда мужчина коснулся моих губ своими, они были невыносимо мягкими и теплыми. От этого касания, по коже побежали мурашки, собираясь на затылке и стекая в позвоночник. Дамир приподнял голову, его глаза смотрели в мои, обволакивали, утягивали в темную с серебряными искрами глубину. И я поняла, что теряюсь, проваливаюсь куда-то.

Эол, я столько слышала об этом раньше… Пели менестрели, вышивали гобелены мастерицы, а я только смеялась. Ну, не может нормальный разумный человек творить прославляемые поэтами глупости. Но ни один сказитель не говорил, что о разуме не будет и речи. За один такой взгляд, я сделаю все, о чем этот мужчина попросит — пройдусь голой по улице, прыгну в реку, отдам силы и свои и чужие, лишь бы он продолжал смотреть так.

Увидевшая небожителя лягушка, ты смешна!

— Когда, — еще одно касание, за которым я тянусь сама, — все будет кончено, когда сила уйдет, возвращайся сюда, — и он прижимается к моему рту снова, на этот раз стремительно, лишая дыхания.

Внутри появилось что-то воздушное и поднимающееся ввысь, увлекая меня за собой, закручивая и танцуя на остатках разума. Когда чужие горячие губы раздвигают твои, когда язык врывается и обжигает изнутри… Это совсем не похоже на тихие передаваемые из уст в уста рассказы девок. Это, как описывать радугу с помощью жестов. Это больше чем движения и сокращение мышц. Это полет. Это осязание. Это воплощенная нежность…

Я схватила Дамира за шею и притянула к себе, не в силах справиться с собственным телом, с тем, что со мной происходило. Менестрели пели, что за один поцелуй не жалко отдать и жизнь. А я, глупая, сомневалась… Теперь знаю, что это правда.