С другой стороны, рассуждали мы с Сергеем на обратном пути во время долгого перелета Нью-Йорк – Москва, не стоит мерить чужую жизнь своими мерками: главное, что ее и Виктора все устраивает, ребята производят впечатление влюбленных друг в друга, мирно и ладно живущих супругов. Хоть и дочь она нам, но все, выпорхнула из гнезда, и не нам уже судить, как ей жить правильно, а как нет. Хотя тревога в душе все-таки некоторая поселилась. Мне кажется, прошли те времена, когда главным было для женщины удачно выйти замуж, а дальше она будет за ним как за каменной стеной, вместе с чадами и домочадцами. Теперь свою собственную жизнь надо иметь обязательно, хотя бы на «всякий случай», как страховку, если вдруг что-то случится с мужем – умрет, заболеет, уйдет, ведь все мы под богом ходим. Но убедить в этом Катю, сколько мы с ней этот вопрос ни обсуждали, мне так и не удалось. Чисто птичка божия – светла, весела и беззаботна.

Виктор работал в большом международном концерне, имевшем офисы по всему миру, много летал по Европе и Азии, довольно часто приезжал в Москву. Катя старалась сопровождать его в этих поездках: повидаться с московскими подружками, пополнить запас специй, накупить подарков с русским колоритом друзьям и американской мужниной родне. Да и вообще, развеяться, поговорить по-русски, побродить по становящейся все более космополитичной Москве.

Мы с Сергеем старались выбраться и присоединиться к ним каждый раз, когда Катя с мужем приезжали в столицу. Сергей в основном решал рабочие вопросы – у нашего рекламного агентства в Новосибирске было много клиентов – филиалов московских крупных компаний, так что Сергею всегда находились дела в таких поездках. Я же, руководя бизнесом в Сибири, в Москве уходила чуть в тень – не хотелось тратить время на дела, когда есть возможность потратить его на любимую дочь. Да и Сергей вполне без меня справлялся. Мы с Катей устраивали себе активную культурную жизнь, с театрами, концертами и выставками, ходили в спа-салоны, развлекали себя шопингом. Ну, по крайней мере в те дни, когда мне удавалось вырвать ее из лап московских подружек.

– Ирусь, ну, поехали уже, время поджимает, – нарушил мое мечтательное оцепенение Сергей. – Вон снегу нападало сколько, точно сейчас по пробкам настоимся.

И правда, пора. С утра у меня назначено несколько встреч, опаздывать нельзя, и заменить себя некем. Муж – крепкая правая рука, но пока не скажу, что именно делать и как, сам пороха не выдумает.

Как-то так изначально повелось, что локомотивом в нашей семье была я. Локомотивом, зажигалкой, генератором идей. Сережа был куда осторожнее, основательнее, стены лбом по собственной инициативе не прошибал, но всегда был для меня отличным партнером во всех отношениях – в бизнесе, в семье, да где угодно. Мой фундамент, моя опора и надежная стена.

Моя мудрая и остроумная мама, когда еще была жива, всегда предостерегала меня: «Ириш, ты была бы поосторожнее со своей энергией сорвавшегося с якоря торпедоносца и своими лидерскими качествами. Ведь затопчешь мужика, нельзя так с ними. Отобьешь у него все желание свое мужское начало демонстрировать, а потом сама же и наплачешься. Нечего с мужиком мериться тем органом, которого природа тебе все равно не дала». И я старалась не особенно усердствовать. Тем более мама знала, что советовала: сама так при отце всю жизнь прожила (шеей, не головой). Правда, шея головой и вертит, но это за скобками остается.

У нас с мужем никогда не было африканских страстей в семье, даже в период юношеской влюбленности и встреч. Вернее, страсти были только со стороны Сергея – он пылал, был влюблен и безрассуден, ревнив и восторжен. Я же, как мне кажется, вообще лишена таких качеств. Не могу сказать, что это меня когда-либо расстраивало или расстраивает сейчас. Иногда во время просмотра любовных мелодрам или чтения романтических книг охватывала некоторая грусть, что мне такие порывы недоступны, не случилось их в жизни. Но с окончанием фильма или с последней страницей книги меня это сожаление оставляло.

Помню, как у моей старинной подруги Элки на первом курсе случилась «любовь-всей-жизни» – Гриша Берг, этнический немец, которых у нас в Сибири всегда было много. Гриша (Георг дома) был очень хорош собой, настоящий ариец, каких показывают в советских фильмах, – высок, худ, блондин, породистое лицо с высоким лбом и льдистыми серо-синими глазами.

На мой взгляд, внешностью его достоинства и заканчивались: в учебе он звезд с неба не хватал, бесед, так модных в нашей компании на тот момент (кино, литература, альтернативная музыка), поддержать толком не мог, ибо не интересовался. Он вообще мало чем интересовался, кроме зарабатывания денег у отца в автомастерской, разнообразных спиртных напитков и значков с городами СССР, которые собирал с неожиданными для его нордического темперамента страстью и фанатизмом. Короче, на мой взгляд, увлечься им было так же странно, как, например, триатлоном по телевизору или манной кашей на завтрак: оно, конечно, можно и так, почему нет, но все равно как-то удивительно.

Элла же моих советов не слушала, вся горела и была совершенно одержима Гришей-Георгом, сводя все наши беседы к обсуждению его достоинств, явных и вымышленных, поступков и слов. Я с изумлением наблюдала за Элкой, мне казалось, что с ней происходит что-то сродни болезни – иначе объяснить, как моя умная, саркастичная и амбициозная подруга вдруг споткнулась об этого примитивного Берга, я не могла. Она всерьез обсуждала его отзывы о просмотренном фильме (решила подтянуть парню культурный уровень и всерьез занялась его образованием), которые сводились к междометиям и неоконченным предложениям, типа «как бы оно да, зашло» или «ишь ты, как бывает». У меня вылезали глаза на лоб, когда Элка, остроумная и интеллектуальная барышня, объясняла эти непрожеванные комментарии как «глас народа», «интуитивное восприятие искусства» и «считывание контекста подкоркой».

Как только Гриша появлялся рядом с ней – Эллу было не узнать. Краснела, бледнела, кидала на него взгляды раненой лани, смеялась несмешным шуткам и каменела, как истукан с острова Пасхи, стоило ему кинуть одобрительный взгляд на какую-нибудь симпатичную особу женского пола.

Помню, как она мне пересказывала свой разговор с Гришиной матерью. Это была поздняя стадия их романа, незадолго до того, как они окончательно расстались. В тот момент ее влюбленность еще цвела и полыхала.

Мать Гриши была простой русской теткой, родом откуда-то вроде Малого Зажопинска или Верхних Трахунов. Приехала учиться в Новосибирск, не поступила, пошла работать на хлебокомбинат да так там и застряла. Самой большой жизненной удачей она считала то, что ей удалось подцепить Виктора, Гришиного отца, который и нес в их семье немецкое начало, попасть, так сказать, в «культурную семью» (ударение в последнем слове ставилось почему-то на букву «е»). Она, по доброте душевной, однажды взялась поучить Элку, как правильно нужно общаться с ее сыном.