— Что ты творишь! Теперь моя красота испорчена!

— Твоя красота? — глумливо переспросил ее Контрарио. — А она у тебя была? Твои мерзкие гримасы изуродовали тебя так, что тебе только людей пугать! Страшилище болотное!

Он широкими шагами быстро вышел из комнаты, боясь не сдержаться и придушить дурную кузину. Под подошвами его тяжелых сапог громко хрустели осколки бокала.

Леди Паккат осталась стоять, где стояла, страшась порезаться. Мягкие сафьяновые туфельки были не приспособлены для хождения по стеклу. На ее отчаянный визг в комнату заглянул один из лакеев и побежал за служанкой.

Прибежав с веником и совком, та сноровисто вымела осколки. Амелия вышла и кинулась в свою комнату, боясь прикоснуться к своему лицу. Кровь испачкала ее новое шелковое платье, и она выла и от досады, и от страха.

В зеркало на нее глянула испачканная в крови женщина с перекошенным от злости и боли лицом. Насколько глубоким был порез, не было видно из-за льющейся крови. Она завизжала еще громче.

В ее будуар вошел лекарь.

— Меня к вам послал граф. Вы порезались?

— Я порезалась? — Амелия в гневе схватила тяжелую вазу для цветов и хотела запустить ее в лекаря, но он хладнокровно предупредил:

— Не вздумайте это сделать, леди Паккат! Иначе я просто уйду и лечить вас не стану! Истекайте кровью, ведь вам никто помогать не будет.

Спокойная уверенность его голоса отрезвила бузотерку. Она поставила подставку обратно и уже нормальным тоном сказала:

— Граф швырнул бокал, и осколок попал мне в щеку!

— Хорошо, что не в глаз, — бесстрастно утешил ее лекарь. — Тогда все было бы гораздо сложнее.

Лекарь пинцетом вытащил осколок, смазал порез каким-то вонючим снадобьем, велел его не трогать и ушел, неприязненно поклонившись.

Едва он закрыл за собой дверь, как Амелия схватила искусно вышитую разноцветным шелком подушку-думку, одну из тех, что украшали ее будуар, и принялась топтать ее ногами, неистово подвывая. Подушка из гусиного пуха тотчас порвалась, и из нее по комнате полетели белые хлопья, похожие на снег, устлав весь пол тонким белым слоем.

Слуги привыкли к ее воплям, поэтому никто не поспешил ей на помощь. Кому хочется подвергнуться побоям? После того, как она с бешенством вцепилась когтями в лицо своей верной горничной, по ее мнению, недостаточно быстро подавшей ей коробку с драгоценностями, оставив у той на лице отвратительный рваный шрам, все старались держаться от нее подальше. Леди Паккат оставалось лишь яростно выть и проклинать графа Контрарио, обещая превратить его жизнь в сущий ад.

Граф же в задумчивости ходил из угла в угол. Если догадка Амелии верна, то Зинеллу нужно искать в публичном доме. Нужно ли ему это? Поручить такое дело он никому не может, это бы значило выставить себя на посмешище. Это же такой позор — его сестра шлюха! Когда она была шлюхой наместника, это было даже почетно, но когда она шлюха в публичном доме, это откровенный позор!

Даже если он ее найдет, то Медиатор с полным на то основанием может заявить, что Зинелла предалась своим врожденным порокам, и что он всегда это предполагал. Это будет унизительно, и ответить ему будет нечем. Дамы из рода Сордидов всем известны своей несдержанностью и неразборчивостью в связях.

Нет, сейчас он никаких ответных мер предпринимать не будет. Он подождет. До отмщения осталось недолго. Вот будет славно посмотреть в глаза Медиатору, когда он скажет ему, что Фелиция у него, что она его жена! И в довершение потребует от своего новоиспеченного шурина подарок на свадьбу.

Граф хрипло рассмеялся, представив эту отрадную его сердцу картину. Вот тогда можно будет потребовать и выдачи Зинеллы. Не может же золовка Фелиции, пусть и внебрачная, служить в борделе подстилкой всякой швали!

Через пять дней сенешаль доложил графу, что все его воины в сборе.

— Хорошо! — Контрарио взглянул на него странным взглядом. — Выступаем в полночь! Готовь людей. И никому не говори, куда мы едем!

— Что нам нужно для штурма монастыря? Осадные лестницы, крюки с веревками, гелеополы? — сенешаль явно издевался.

Граф сделал вид, что принял его глумливые слова на веру и ответил серьезно:

— Я не думаю, что до этого дойдет. Сломать ветхий забор не проблема. И ты прекрасно знаешь, что монастырь мне не нужен. Фелиция сдастся сама, как только поймет, что ее клиру угрожает опасность.

— Монастырь защищают королевские стражники, — уже серьезно заметил Фонсо.

— Их всего-то пара десятков, если не меньше! — воскликнул граф с пренебрежительной миной. — Мы раздавим их, как навозных жуков!

Сенешаль ушел, хмуро сдвинув брови. Ему не нравилась затея своего господина. Приказав войску готовиться к сражению, он, не отвечая на недоуменные вопросы, с кем они собираются воевать посреди столицы, ушел к себе и долго точил меч, стараясь ни о чем не думать.

Но не думать не получалось. В последнее время он все чаще вспоминал, как совсем мальчишкой попал к графу. Он помнил посвящение, после которого забылись почти все человеческие чувства. Кроме одного. Ему нравилась Агнесс. Очень нравилась. Хотя он и прикрывал свою тягу к ней грубостью и даже оскорблениями, он твердо решил, что, когда она наскучит графу, он попросит господина отдать ее ему.