Неуверенной походкой я добрался до одного из кресел, стоявших в стороне, откинулся на мягкую спинку и вырубился. Вторые сутки нормально поспать не получается. Всё урывками выходит.

Мамоновы дачи на Воробьёвых горах — это бывший княжеский особняк. Когда-то тут жили князья Долгоруков, Юсупов, Мамонов. Перед революцией город выкупил усадьбу и разбил здесь городской парк. В довоенные годы в усадьбе разместился Центральный музей народоведения. Уникальная экспозиция жилищ народов России помешалась прямо в парке, под открытым небом. Во время войны музей закрыли, а здание поступило в распоряжение Института химической физики, верхний усадебный парк занял Институт физических проблем.

Вечером меня разместили в небольшой ведомственной гостинице, находящейся в верхнем парке. Микоян мимоходом заметил, что там до меня никто не доберётся, а к вечеру вопрос окончательно решат. Доступ для посторонних на эту территорию закрыт. То, что у меня образовалась большая проблема, я понял слишком поздно. Уже под вечер, когда Степан Арамович, как бы между прочим, сказал, что со мной хотел бы встретиться академик Капица, который проживает тут же, по соседству. То, что встреча будет не по желанию академика, а по просьбе Микояна, для меня не новость. Просто слух у меня хороший, и говорит по телефону Анастас Иванович громко. Страхуется Дед. Не просто же так он отправляет меня к человеку, с даром научного предвидения.

— Хорошо выглядите, Степан Арамович, — только и смог я на это ответить.

— В каком смысле? — на секунду отвлёкся он от дороги и от управления автомобилем.

— В самом прямом. А вот я, вашими молитвами, себя бомжом сегодня весь день ощущаю. Я в этой одежде больше суток, безвылазно. После автобусов н самолётов. Весь помятый и далеко не свежий. Или вы думаете, что в той сумочке, что я на плече таскаю, у меня припасён целый гардероб? Так вот нет. Из одежды там только спортивные трусы и майка. Перед Андроповым меня оборванцем выставили — это ладно, стерплю. Перед Капицей — увольте. Предлагаю сначала озаботиться одеждой, затем душ и глажка, и только потом встреча.

— То есть для тебя Капица важнее Андропова? — улыбнулся, между делом администратор, разворачивая машину.

— Важнее не важнее, а на встречу к нему в кроссовках не пойду, — отрезал я, набычившись.

Талантливейший учёный, ученик Иоффе, защитивший в Кембридже докторскую диссертацию за работы в Кавендишской лаборатории Резерфорда, и идейный бунтарь всю свою жизнь — вот как я воспринимаю Петра Леонидовича Капицу. Память мне подсказывает, что Нобелевским лауреатом он станет только через год, в 1978 году, за открытие тридцатилетней давности. В своё время под институт для этого учёного Сталин отвел бывшую княжескую усадьбу, а специальным решением Политбюро была выделена валюта на выкуп в Англии оборудования Мондовской лаборатории. Академик является одним из немногих, кто имеет право обращаться непосредственно к руководству страны, и высказывать своё мнение, не всегда совпадающее с официальным. Более полную информацию об академике я получил почти случайно. Старушка, божий одуванчик, в чьём ведении находились утюг и гладильная доска в гостинице, оказалась старожилом Института Физических проблем, работая тут с довоенных времён. Среди вороха информации, мне удалось выловить крупицы необходимых знаний, восполнивших разрозненные сведения в моей памяти. Жизненный путь Петра Леонидовича, пусть и со слухов, которыми в основном в своих рассказах оперировала бабуленция, стал более менее понятен. В предстоящем разговоре такие сведения лишними не окажутся. Мнение академика для меня архиважно. Сорок лет он консультирует правителей страны по вопросам науки. Без сомнения, Микоян, в своё время советами Капицы пользовался неоднократно. Видимо и в моём случае он не стал изменять традициям. Другого объяснения по предстоящему визиту у меня нет.

— Проходите в кабинет, Пётр Леонидович сейчас будет, — горничная, с тонкими, скорбно поджатыми губами и недовольным лицом, замерла на пороге кабинета, сложив перед собой руки на накрахмаленный передник. Никакого доверия мой вид у неё не вызвал, и она пристально наблюдала, чтобы, не дай Бог, я ничего не спёр в кабинете. Минут десять, под её надзором, я провёл в изучении книжных полок и витрин с различными наградами. Зрение у меня хорошее, могу и со своего места всё рассмотреть, чтобы не нервировать цербера в женском обличии хождением на её подведомственной территории. Такая и покусать может. С неё станется.

— Вечер добрый, молодой человек. Хм, и действительно, крайне молодой, — академик, подслеповато прищурившись, с кряхтением устроился на своём месте, — И о чём же мы будем разговаривать?

— Представления не имею, — честно ответил я, — Меня о нашей встрече известили часа полтора назад. Впрочем, можем пофилософствовать на темы науки и её роли в истории. Например, может ли учёный изменить ход истории, сделав нужное и своевременное открытие.

— О, так вы у нас учёный? — напряжённо улыбнулся Пётр Леонидович, пытаясь сдержать более широкую ухмылку.

— В вашем смысле этого слова, скорее нет, чем да.

— О как! Похоже, мы действительно так к философии перейдём. Кстати, партию в шахматы не желаете ли? Очень игра неспешным философским беседам способствует, — показал кивком академик на шахматный столик с расставленными фигурами в углу комнаты.

— Пётр Леонидович, — укоризненно протянул я. — Вот та статуэтка, за первое место в Кембриджском шахматном турнире, случайно не вам принадлежит?

— Английским владеете?

— Хуже, чем немецким, но лучше, чем испанским. Технические тексты перевожу свободно, но разговорной практики — ноль.

— Неплохо, неплохо, — потирая руки, заметил собеседник. — Но вернёмся к нашей философии. Так чем же вам не нравится моё понимание слова учёный? Поделитесь уж со стариком.

— Разностью подхода, если коротко. Вот для чего делаются открытия?

— То есть, как для чего? Для получения знаний, для развития науки, — пожал академик плечами, озвучивая очевидное. Для него, очевидное.

— Понятно. Именно так я и думал, когда сказал, что у нас разное понимание слова учёный.

— И как же, в таком случае, будет звучать ваша версия ответа?