Кругом сновала вымуштрованная охрана. Но «Мерседес» Матвея без задержки проскочил все посты. Как заметил Данила, его приятеля здесь многие знали в лицо.

«Подфартило, – подумал Данила, с удовольствием разминая плечи. – Теперь остается эти отношения закрепить…»

Они въехали в просторные ворота, за которыми стоял роскошный особняк. Чувствовалось, что там, в особняке, было весело. Из открытых окон слышался шум и гам, гремела танцевальная музыка…

Когда они вошли и сбросили плащи, то сразу увидели моложавую женщину лет тридцати пяти с ясными голубыми глазами.

– Матвей, куда ты скрылся?

– Не вини, милочка, – сладковато протянул Матвей. – Во всем виновата чертова жизнь. Зато я привез тебе подарок – посмотри-ка хорошенько, – так это же знаменитый танцор Данила… Вспомни оперетту! Вспомни, как он тебе тогда понравился!

Матвей, широко улыбаясь, полуобнял молодящуюся женщину.

– Лизочка, обещал – я выполнил!

– Ты всегда остаешься, Матвей, самим собой! – Она взяла под руку Данилу. – Я рада… Пойдемте, я познакомлю вас с моими друзьями.

«Да, это друзья!» – подумал Данила, когда в тусовочном кругу услыхал фамилии ее «друзей»: большинство из них были отпрысками из знатних правительственных и цековских семей.

Конечно, Данила танцевал – и все восхищенно хлопали. Потом он сидел рядом с Лизой и тихо нашептывал ей на ухо веселые байки.

Лиза бесцеремонно клала на его колени руки и, трепетно глядя в глаза, говорила, что другим представить его просто нельзя…

Он улыбался красивыми цыганскими глазами и предлагал обязательно выпить за хозяйку дома.

Светская львица, растрепав волосы, озорно обозревала всех.

– Это удачный вечер. Он надолго запомнится.

Поздно ночью многие разъехались на своих шикарных авто, а Матвей остался, с ним остался и Данила.

Они болтали в маленькой уютной гостиной. Здесь не было ничего лишнего, все, как сказала Лиза, в простом, русском стиле.

– У тебя лихо получается, – сказала Лиза. – Ты талант! Истинный талант!

Хорошо подвыпивший Матвей ушел спать. А они с Лизой остались. Данила с упоением целовал ее лицо и шею. Она оказалась горячей и податливой. Вскоре перешли в соседнюю комнату. В спальне была широкая кровать с разбросанной постелью. Данила не церемонился. Он знал, что дамы такого возраста любят что-то такое, экзотическое…

Да и Лиза была весьма открыта и потому, пожалуй, сразу оценила Данилу.

– Ты не похож на всех.

Данила засмеялся.

– Не похож, так как индивидуалист – и все у меня в индивидуальном стиле.

А утром, проснувшись, он позвал Матвея, который, как бы случайно, заглянул в спальню.

– Ты со мной поедешь или останешься? – сказал Матвей.

– С удовольствием бы остался, но у меня репетиция.

Полковник Салтыков только что вернулся из Матросской Тишины и сразу зашел к генералу, чтобы доложить некоторые детали допроса.

Генерал мрачно смотрел в окно. Полковник понял – что-то случилось.

– Товарищ генерал…

Власенко с багровым лицом повернулся к нему.

– Можешь, Владимир Евсеевич, не докладывать. Все случилось так, как кто-то задумал.

– Я не понял.

– А чего тут понимать! Твоего Цыгана убили… рядом с Матросской Тишиной.

Цыган на допросе вел себя раскованно, уверенно. Он не был откровенным и раскаиваться в чем-либо не собирался, и смотрел на полковника широко открытыми глазами большого ребенка.

– Да, я был в Англии. Естественно, ездил с театром на гастроли. Участвовал в спектаклях. Надо заметить, за театралами следили кагэбэшники. Они же ездили с нами. Так в чем же они меня усекли? Если у нас одного заподозрили, то его, извините, отправили домой…

– Как вы познакомились со Светской львицей?

– Светской львицы не знаю. Но догадываюсь. Называть Лизавету так, на мой взгляд, неприлично.

– И все же где, когда?

– Разрешите это оставить при себе. Это наше личное дело.

– Но она замужем.

– Мы все кто женат, кто замужем. Вам это непонятно разве?

– Почему же! Очень даже понятно. Только лицо, о котором идет речь, особое…

– Да, конечно, – дочь сановника…

– И не просто дочь сановника, – раздражительно заметил Салтыков.

Полковнику неожиданно позвонили. Салтыков молча выслушал (по-видимому, распоряжение) и, не проронив ни слова, лишь сказал:

– Слушаюсь, товарищ генерал.

С некоторым неудовольствием полковник жевал губами.