Глава 3.

Агнес огляделась, не слышит ли кто и зашептала солдату в ухо:

– Блудная она, всем улыбается, всем отвечает. Нет, на простых и не смотрит, возницы да приказчики ей говорили, так она кривилась, а всем кто в добром платье улыбается. С одним таким и вовсе встала и говорила с ним посреди улицы. Тот в добром платье был и при оружии, и цепь у него была. С ним встала и говорила. Меня гнала, что б я не слыхала о чём. Но я слыхала. Уговаривалась она с ним нынче ночью свидеться. Тот видно богатый, портки у него так широки, что в них и двое влезут. И на лентах снизу подвязаны, и чулки у него, белые аж глаз ломит. И цепь серебра толстого. Сказал, что ночью, после захода придёт. А сейчас она велела воду к нам в покои подать. Волосы моет, и бесится, что рубахи свежей, нету.

– А оружие у него какое?– Спросил солдат.– Как у меня?

– Какое там, короткое с локоть, а ручка в серебре, а у вас-то в золоте. Вам-то он не чета.

– Стар, молод?

– Молод, вам то в сыны будет.

– Не спи, как она, куда пойдёт, за мной приходи.

– Так и сделаю.

Агнес поела и ушла в покои. Солдат даже усмехнулся про себя: «Бойкая шалава эта Брунхильда, хорошо, что взял с собой Агнес, она за ней присмотрит. В первый же день себе нашла забаву. Ну а я гляну, что за господин, этот в широких портках да при оружии».

Вскоре пришёл Сыч. Жадно ел, рассказывал:

– Места в городе есть, да только, таких, что б все наши лошади вместились, да двор под телеги был, не так уж и есть. Нашёл один такой дом, просят два талера, да двадцать крейцеров за месяц. Думаю, поторгуемся – уступят, на двух сойдёмся. Но деньгу просят вперёд.

– Очень дорого,– мрачно сказал Волков.

– Так то – да, но всяк меньше чем тут.

Тут спорить было бессмысленно. Нужно было быстрее отсюда уезжать.

– Ты спать, пока не ложись, сегодня хахаль к Брунхильде придёт.

Сыч сразу переменился в лице, от лёгкой беспечности и следа не осталось:

– Убивать будем?– Спросил он, перестав жевать.

– Ополоумел что ли?– Солдат глянул на него.– За что ты собираешься его убивать. За то, что баба ему приглянулась? Так она многим нравится, ты всех резать будешь?

– Так она ваша баба,– сказал Сыч,– или нет?

– Моя. Наверное,– отвечал Волков, как то неуверенно,– но мне не нужно что бы ты всех убивал, кто к ней приходить будет.

– Ничего я не понимаю, ваша она или не ваша.– Мрачно говорил Сыч.

– Тебе и понимать не нужно, сказал тебе не ложиться спать вот и не ложись,– раздражённо сказал солдат.

– Так не лягу,– обещал Фриц Ламме по кличке Сыч.

Солдат видел, что он явно не доволен. Насупился. Но ничего больше говорить ему не стал.

Они вскоре поднялись к себе в покои, монах и Ёган уже были там, валялись на тюфяках, но ни кто не спал, монах читал вслух книгу, Ёган слушал. Солдат не раздеваясь, завалился на кровать. Перина тут была хуже, чем у барона Рютте.

Но долго сравнивать перины ему не пришлось, вскоре в дверь поскреблись. То была Агнес:

– Нарядилась вся, пошла. Свистел он. – Сообщила она шёпотом.

– Ну и мы пойдём,– сказал солдат,– монах ты тут останься с Агнес.

Он, Ёган и Сыч, спустились вниз, в трактир. Там было уже немноголюдно, и за одним из столов сидели они: Брунхильда -хороша, как никогда, и юноша лет семнадцати из богатой, по его виду, семьи. Перед ними стояли высокие бокалы из стекла с вином.

Брунхильда, как увидала солдата с его людьми, окаменела лицом, рот разинула, сидела ни жива, ни мертва. Волков, Ёган и Сыч встали рядом со столом, за которым они сидели. Юноша, оценив ситуацию, храбро встал, так они постояли чуть-чуть, разглядывали друг друга, Ёган с усмешкой, Сыч с откровенной ненавистью, а солдат просто прикидывал, кто этот малец. А юноша храбрился, конечно, но страх до конца скрыть не мог, тем более, что девушка тянула его за рук и шептала:

– Господин, не грубите ему, не думайте даже грубить.

И он не выдержал и срывающимся голосом, чуть не фальцетом крикнул:

– Что вам от нас нужно, добрые господа?

– Да ничего не нужно, нам от тебя, зарежем тебя и всех делов-то,– мрачно сказал Сыч и взялся за рукоять кинжала, что носил на поясе.

– Да за что же?– Удивился ноша.

– А что бы женщин наших не касался, отродье чёртово,– Сыч был настроен решительно.

Волков жестом велел ему замолчать и спросил и мальчишки:

– Кто таков?

– Удо Бродерханс, я сын выборного корпорала городских пекарей.

– Значит, невелика шишка,– заметил Сыч,– режем ему горло, да в канаву с падалью, тут недалеко есть такая.

– Помолчи,– приказал ему солдат. – А что ты делаешь, Удо Бродерханс, с этой женщиной здесь в столь поздний час?

– Я?– Спросил юноша не находя ответа.

– Да ты,– подтвердил Ёган, ехидно, – или тут ещё кто есть, что с ней винишко распивал, да ляжку ей гладил?

– Я… я..,– не находил что сказать юноша.