– Хилья, ты…

– Ты же вернешься, – она посмотрела прямо ему в глаза. – Правда?

– Да, – это было единственное обещание, которое Эстен когда-либо давал, зная, что может его не сдержать. – Только к тебе.

Он произнес это, держась за запястье.

В этот момент их коснулась тень фигуры, ступившей на порог и загородившей свет. Это был Эрн Датчанин, напомнивший Грейс о том, что не важно, каким хорошим отцом и мужем был Эстен, не важно, насколько порядочным он был в других сферах жизни, всегда есть то, что его порочит. Однако она напомнила себе, что не должна осуждать его. И хотя она почувствовала, как злоба возвращается, воспоминание продолжилось.

– Ты меня звал? – спросил Эрн.

– Да, – сказал Эстен. – Сейчас принесли посох. Стирбьорн вернулся.

– Понятно, – Эрн прошел дальше в зал. – Когда выходим?

– Я ухожу завтра. А ты останешься.

– Ладно, Эстен, – Датчанин склонил голову. – Стало быть, я воевать не пойду?

– Надо следить за фермой, Хильей и Торгильсом.

– Хорошо, – Эрн кивнул Хилье. – Мы справимся.

– Я рассчитываю на тебя, – сказал Эстен.

Затем они с Хильей переглянулись, и она дала согласие на то, чтобы он высказал то, что собирался озвучить. Они обсуждали это уже несколько недель.

– Когда вернусь, посмотрим: если ты хорошо будешь служить моей семье, пока меня не будет, тогда поговорим о твоем освобождении.

Эрн склонил голову еще ниже.

– Спасибо, Эстен.

– Если заслужишь, – добавила Хилья.

На этом Эрн покинул дом и вернулся к своей работе, а Эстен стал собирать все, что понадобится ему в дороге до Уппсалы. Пока он этим занимался, Грейс пыталась осознать, что только что произошло. Она искала понимание случившегося в сознании своего предка. Судя по всему, трэллы могли получить свободу, но, хотя обещание Эстена, казалось, вызвало у Эрна чувство благодарности, Грейс не могла отказаться от мысли, что прежде всего Датчанин вообще не должен был стать рабом.

Хилья помогла Эстену собрать запас сушеной рыбы, сыра, сухарей и копченой баранины. Он взял свои ножи и другие инструменты, смену одежды, и упаковал это все в узел из собственного плаща.

После ужина в окружении семьи он наточил копье, меч и топор в свете солнца, которое в это время года почти не заходило. Он работал точильным камнем, рассказывая истории – из своей жизни, из жизни других людей и богов. Когда Агнес и Грета уснули, он дал указания Торгильсу, как управляться с хозяйством. И хотя рядом оставались Хилья и Эрн, пришло время сыну взять на себя новые обязанности. Когда и Торгильс лег, Хилья осталась с Эстеном возле очага, и они сидели, пока не пришло время спать.

На следующее утро Эстен попрощался с семьей и двинулся в путь, пока в небе еще висел призрак луны. Пеший поход до Уппсалы займет несколько дней, и он твердым шагом направился по старинным дорогам к древнему храму. Грейс, по большей части пассажир в этом путешествии, смотрела на сельскую местность, на озера, реки, холмы и леса, пока ее предок шел на войну.

Шон лежал в постели, и хотя солнце еще не взошло, он уже несколько часов как не спал. Он просто не мог спать в комнате, которая ходила ходуном и качалась, будто он все еще был на борту корабля в сознании Стирбьорна. У кораблей викингов, кренившихся под опасным углом под натиском волн и течений, был куда более мягкий ход, чем Шон думал раньше, и все же они были относительно малы, и море с легкостью швыряло их туда-сюда. Ощущение, которое он испытывал в «Анимусе», до сих пор не покидало его подобно эффекту крови. Шон размышлял о том, сможет ли снова получать удовольствие от еды. Возвращение в симуляцию – единственное, что наполняло его облегчением.

За высоким окном комнаты зачирикала птица, предупреждая, что утро уже близко. Скоро за ним придет Исайя. Шон понял, что больше не уснет, и сел, затем с легкостью переместился с постели в инвалидное кресло. Сила в верхней части тела была единственным, что авария не отняла у него. За окном возвышался тис – этот вид открывался ему каждое утро последние несколько дней. Они покинули комплекс Эйри и переместились сюда, в старый монастырь в богом забытой глуши, окруженный массивными зелеными горами с длинными каменными стенами. Шону это напоминало Англию или Шотландию, но когда он спрашивал, где они, Исайя отвечал, что ему не стоит об этом беспокоиться. Шон был в безопасности. Родители знали, где он, и гордились работой, которой он был занят. Это было все, что ему положено было знать. И Шон верил Исайе. Верил в свою миссию. Его работа в симуляции должна привести к последней части Трезубца, и когда они найдут ее, они получат возможность навсегда положить конец войне между тамплиерами и ассасинами. Они будут в силах навести порядок во всем мире.

Шон оглядел свою маленькую комнатку и представил благочестивых монахов, занимавших эту келью на протяжении веков, и то, какие трудности им приходилось переносить до тех пор, пока современный мир не привнес сюда отопление и электричество.

Птица запела снова, но на этот раз ее голос звучал как будто издалека. В этот момент раздался стук в дверь.

– Шон, ты проснулся? – спросил Исайя.

– Да, сэр, – ответил Шон.

– Могу я войти?

– Да, сэр.

Дверь открылась, и Исайя, нагнувшись, зашел в комнату. Он казался слишком большим в этих слишком близко расположенных друг к другу стенах.

– Вижу, ты готов. Великолепно. У нас много дел.

– Да, сэр.

Исайя обогнул кресло, чтобы встать позади него. С тех пор, как Шон смог сам передвигаться в коляске, он ненавидел, когда кто-то вез ее. С верхней частью тела у него было все в порядке, и ему было важно знать, что он сам может добраться, куда захочет. Однако он был не против, когда Исайя вез его кресло.

– Тогда идем, – сказал Исайя, вручая Шону энергетический батончик. Шон взял его, и кресло поехало. Они покинули комнату и двинулись по безмолвным коридорам монастыря, минуя окна с цветным стеклом, лишь слегка подсвеченным лучами восходящего солнца, и внутренний двор, в котором тут и там были разбросаны клумбы с цветами.