Шрифт:
Горький, назвавший Гамсуна великим и недосягаемым писателем, сохранил верность своему кумиру и после того, как Гамсун стал поддерживать нацистов. На своих семинарах он учил будущих писателей не смешивать политические убеждения художника и его творчество.
Гамсун и Горький во многом похожи. Еще А. Воронский указывал на то, что оба писателя «низкого» происхождения, из простых семей, что им обоим пришлось очень нелегко в жизни, что пробивались они к успеху «через тернии», оба всю жизнь много писали, а не почивали на лаврах, оба не принимали бездуховность современной Америки. Гамсун признавался: «Я пролетарий, как и Горький, с которым чувствую родство».
«Я думаю, что у меня есть основания благодарить вас за Ваши совершенно изумительные книги „Соки земли“, „Последняя глава“ и „Женщины у колодца“. Это гениальные книги, – писал Горький Гамсуну. – И я совершенно серьезно, искренне говорю Вам: сейчас в Европе Вы – величайший художник, равного Вам нет ни в одной стране».
Тем не менее исследователи обращают внимание на возможный элемент творческого соперничества. Так, при написании «Дела Артамоновых» Горький настойчиво просит жену присылать ему из Москвы свежие книжки Гамсуна – «Женщины у колодца» и «Местечко Сегельфос».
Между двумя великими писателями возникали и определенного рода трения. Прежде всего, это касалось денег, которые издатели никогда, как показывает история нескольких веков, не спешили выплачивать авторам.
В нашем распоряжении имеется целый корпус писем, которыми обменивались Гамсун и различные представители горьковского «Знания».
В 1908 – 1909 годах Гамсун не раз пишет возмущенные и унизительные для себя письма.
Так, в 1908 году он обращается к Петру Готфридовичу Ганзену [84] , переводчику многих произведений Гамсуна на русский язык, со следующей претензией:
84
Петр (Петер) Готфридович (Эммануилович) Ганзен (1846 – 1930) – известный переводчик скандинавской литературы на русский язык, более всего прославившийся переводами X. К. Андерсена. По происхождению датчанин, он приехал в Россию, служил телеграфистом в Сибири, впоследствии основал и возглавил школу связи в Санкт-Петербурге. Переводил вместе со своей женой Анной Васильевной (1869 – 1942).
«Совершенно очевидно, что за „Бенони“ я недополучил от господина Пятницкого много сотен крон. Все дело в подсчетах. Господа ссылаются на знаки, буквы и строчки, но, собственно, какая разница – пусть в строчке будет хоть одна буква, это все-таки строчка, поэтому надо считать и буквы, и пробелы между словами. В русском издании „Бенони“ на стандартной странице я насчитал 1700 букв. Значит, на 234 страницах – букв 397800. Если поделить количество букв на печатный лист, то есть на 35 000 знаков, то получится 11113 листа – по 250 рублей каждый. Значит, мой гонорар за „Бенони“ – 2830 рублей. Я получил аванс 2200 рублей. Значит, мне причитается еще 630 рублей... Хочу заметить, что мне помогли произвести все эти нудные подсчеты».
Недоразумения происходили не только из-за недополучения денег, но и из-за разных издательских «хитростей». Так, в 1909 году директор «Знания» К. Пятницкий пишет Гамсуну, что не мог прислать ему гонорар вовремя, потому что якобы не знал его «нового адреса». Гамсун же в ответ ядовито отвечает, что «просит впредь воздерживаться от неуплаты гонорара только потому, что новый мой адрес не известен издательству». И замечает, что всегда устраивает свои дела так, что почте Норвегии хорошо известно его «местоположение», а многие письма, получаемые им из-за границы, подписаны просто: «Кнуту Гамсуну, Норвегия».
В результате долгого и утомительного обмена «любезностями» график выплат был все-таки установлен. Максим Горький и Константин Пятницкий, жившие в то время в Италии, настойчиво напоминали в письмах своим сотрудникам, что деньги Гамсуну нужно высылать вовремя.
* * *
Россия была очень важна для Гамсуна и как страна, в которой, по его мнению, лучше всего умели ставить его пьесы.
Произведения Гамсуна шли на сценах МХТ (К. Станиславский и В. Немирович-Данченко), Александринки (В. Мейерхольд), в театре Веры Комиссаржевской.
Большим успехом пользовалась трилогия Гамсуна «У врат царства», «Игра жизни» и «Вечерняя заря».
«Игра жизни» особенно нравилась Станиславскому, и в книге «Моя жизнь в искусстве» он отвел «Игре жизни», которую называет «Драмой жизни», целую главу, а работу над пьесой оценил как поворотный пункт в своем творчестве.
Ивара Карено в течение многих лет (1909 – 1941) играл В. Качалов, а успех первых представлений пьесы вошел в историю театра. Качалов же признан лучшим исполнителем Карено во всем мире.
Пьеса имела скандальный успех в России.
«Достижения в области постановки, – писал Станиславский, – были велики, и это тем более важно, что мы явились тогда одними из первых пионеров, пробивавших путь к левому фронту...
Одна половина зрителей – левого толка, с присущей им решительностью, неистово аплодировала, крича: "Смерть реализму! Долой сверчков и комаров (намекая на звуковые эффекты в чеховских пьесах)! Хвала передовому театру! Да здравствуют левые!”
Одновременно с этим другая половина зрителей – консервативная, правая – шикала и восклицала с горечью: "Позор Художественному театру! Долой декадентов! Долой ломанье! Да здравствует старый театр!”»