Общенаучной методологической базой исследования послужили труды по философской герменевтике М. Хайдеггера, Г.-Г. Гадамера, П. Рикёра, Г. Г. Шпета; труды С. Р. Абрамова, А. Вольского, Г. И. Богина, А. М. Камчатнова, И. В. Соловьевой, в которых разрабатываются основные принципы филологической и лингвистической герменевтики; отдельные положения психолингвистики, представленные в работах А. Р. Лурии, А. А. Залевской и др.

В качестве частнонаучной основы исследования были использованы:

– работы по стилистике и декодированию художественного текста И. В. Арнольд, Л. Г. Бабенко, Ю. В. Казарина, Ю. М. Скребнева, Т. Г. Хазагерова и Л. С. Шириной и др.;

– основные положения исследований по интерпретации стихотворного текста, текстовой структуре и лингвопоэтике в работах М. Л. Гаспарова, Г. Г. Москальчук, С. Г. Николаева, А. А. Серебрякова, А. Г. Степанова;

– некоторые принципы анализа литературного произведения в работах М. М. Бахтина, Р. Барта, Ю. М. Лотмана, У. Эко и др.

Научная новизна результатов исследования состоит в том, что герменевтическое изучение сонетного текста впервые ведется в принципиально лингвистическом аспекте, в то время как стихотворные тексты (на разных европейских языках, в том числе английском), исследуемые в герменевтическом направлении, до сих пор получали преимущественно литературоведческое осмысление. В настоящей монографии сонет впервые изучается как относительно гибкая, подвижная структура, чья организация основывается на вариативных внутритекстовых корреляциях. В работе восполняется лакуна, образовавшаяся в комплексном изучении англоязычного сонетного текста: впервые определяется статус такого сонета как самостоятельной текстовой модели и прецедентной структуры, устанавливаются его облигаторные и факультативные составляющие, описывается их структурно-семантический потенциал с использованием диахронического подхода.

Автор благодарна рецензентам профессору А. А. Серебрякову и профессору А. В. Кузнецовой за ценные замечания, касающиеся проводимого исследования. Особую признательность автор выражает своему научному консультанту и научному редактору монографии профессору Сергею Георгиевичу Николаеву, оказывавшему поддержку и участие на всех этапах работы.

Текст как сложный, синкретичный феномен служит объектом исследований в самых различных областях знаний – философии и логике, семиотике и теории коммуникации, литературоведении и искусствознании и т. д. К числу таких направлений относится и сравнительно молодая, стремительно развивающаяся дисциплина, восходящая к философским учениям В. Дильтея, Г.-Г. Гадамера, М. Хайдеггера, П. Рикёра и др. и именуемая филологической герменевтикой.

Филологическая герменевтика возникла и разрабатывалась как один из разделов философской герменевтической науки (от греч. – «разъясняю», «истолковываю») – теории понимания и интерпретации смысла – и концентрировалась на речевой деятельности человека с позиций философского понимания бытия. Важно, что уже в этом контексте языку (а следовательно, и тексту как продукту языково-речевой деятельности) приписывалось значение важнейшей онтологической категории в силу доминирующей в нем номинативной функции. Подобный подход к речевой деятельности человека сохранился и сегодня: см., например, [Лябина, 2004: 161]). По мнению М. Хайдеггера, бытие любого предмета или явления напрямую обусловлено его называнием, т. е., прежде всего, вербальной репрезентацией в языке и речи. «Бытие человека основано в речи», – пишет он в одной из своих статей [Хайдеггер, 1991: 40].

Важно и то, что особое место в рамках герменевтического подхода отводится поэзии как такой форме языка, в которой номинативная функция осуществляется в высшей степени. Именно в поэтическом тексте слово способно принимать новые, неожиданные значения и уходить от своей изначальной предсказуемости, а значит, по-новому именовать известные предметы, таким образом влияя на онтологическую картину мира. Из сказанного следует, что поэзия понимается как единственная форма, через которую в чистом виде передается «говор языка» (М. Хайдеггер); ср. [Дильтей, 2001: 99, 107; Гадамер, 1991: 121]) и, как следствие, осуществляется «установление бытия посредством слова» [Хайдеггер, 1991: 43]. Та же мысль была высказана уже во второй половине XX в. поэтом Иосифом Бродским в его Нобелевской лекции: «…То, что в просторечии именуется голосом Музы, на самом деле есть диктат языка; не язык является его (поэта. – С. Н.) инструментом, а он – средством языка к продолжению своего существования» [Бродский, 2003: 763]. Заметим, что такое понимание языка вообще и языка поэзии в частности, несмотря на свое сугубо философское начало, обнаруживает известную универсальность приложения и использования, по сей день оказываясь востребованным не только в области «чистой» философии (см., например, [Булгаков, 1998: 34]), но и проникая в сферу филологических дисциплин – прежде всего литературоведения, но также лингвистики [Камчатнов, 1998: 74].

Повышенный интерес к языку и речевой деятельности человека и та важнейшая роль, которая отводилась языку и тексту в рамках философской герменевтики, по-видимому, и обусловили формирование в XX в. филологической герменевтики как одной из ее отраслей. Цель новой науки сводится к по возможности более полному и адекватному осмыслению художественного текста, причем ее методологической основой, процессным базисом выступает текстовая интерпретация, см. [Кузнецов, 1999; Сулима, 1999; Богин – Интернет (а); Богатырев, 2004; Абрамов, 2006] и др.