С другой же стороны, художественный текст представляется не пассивным объектом совершаемого с ним действия (толкования), но полноправным активным участником коммуникации. Он сам оказывает воздействие на сознание интерпретатора [Абрамов, 2006: 8]; более того, текст организует весь процесс коммуникации и управляет им, осуществляя «регулятивную функцию» [Сидоров, 1987а: 44].

На первый взгляд, высказанное выше утверждение об облигаторности толкования текста может показаться спорным. Известно, что определенные виды текстов изначально не предполагают наличия адресата (к ним относятся черновики, дневниковые записи и т. п.). И тем не менее процесс интерпретации не обязательно осуществляется неким вторым лицом, но в равной степени и самим создателем текста – с той лишь оговоркой, что теперь сам автор выступает в роли реципиента (обозначение поэтической коммуникации как «автокоммуникации» см. в работах: [Фатеева, 1995: 54; Масленникова, 2004: 10–11]).

Интерпретация как ключевое понятие и метод герменевтической науки получила неодинаковые трактовки в работах исследователей. Разница в понимании и дефинициях данного метода особенно очевидна в контексте сопоставления традиционной философской и современной филологической герменевтики, для которых характерны принципиально разные цели и способы применения интерпретативного метода. Несмотря на различия, неизменную основу трактовки данного понятия составляет следующее общее положение: интерпретация рассматривается как метод выявления смыслов (в том числе и скрытых), а также процесс применения этого метода, результатом которого является понимание [Рикёр, 2002: 44–45; Сулима, 1999; Абрамов, 2006: 11 и др.]. Сегодня в основе интерпретации лежит понятие рефлексии, причем вербализованная рефлексия и есть собственно интерпретация [Гадамер, 1988: 111; Богин – Интернет(а)].

Стадия восприятия и интерпретации представляет собой сложную взаимосвязь многочисленных факторов, определяющих понимание и толкование текста, начиная с личности самого интерпретатора и завершая широким контекстом создания произведения. В качестве первого из них исследователи традиционно выделяют фактор предпонимания, трактуемый как значимое знание и ориентировка интерпретатора в широком контексте сообщения, наличие предварительных установок в сознании реципиента. Для обозначения этого фактора в герменевтике употребляются разные термины. Так, М. Хайдеггер определяет предпонимание через единство трех понятий – «предвзятие», «предсмотрение» и «предрешение», которые складываются в «предрассуждение» толкователя [Хайдеггер, 2003: 177–178]; Г.-Г. Гадамер пользуется терминами «предмнение», «предпонимание», а также «предструктура понимания» [Гадамер, 1988: 317–364; Гадамер, 1999].

Характерно, что значимость фактора предпонимания признается и за пределами герменевтической науки. Так, сторонниками когнитивного подхода к пониманию текста были введены и обоснованы термины «когнитивные предпосылки» и «пресуппозиционные основания» модели понимания текста, которые в широком своем значении близки по смыслу к вышеназванным герменевтическим номинациям [Дейк ван, Кинч, 1988: 158–161]. Термин «пресуппозиция» также получил распространение в современной лингвистике и переводоведении, см. об этом [Падучева, 1990].

Предпонимание, по сути, составляющее первую, предварительную ступень интерпретации, тесно связано со следующим фактором восприятия и толкования художественного произведения – фактором контекста. Эта связь видится нам в присутствии в обоих случаях некоего дополнительного знания, которое берется толкователем не непосредственно из текста произведения, а из внешних по отношению к тексту источников (сходная мысль высказывается и в работах по эстетике, см., например, [Шопенгауэр, 1992: 465]).

Разница между предпониманием и знанием контекста заключается в следующем. Первое предполагает наличие обобщенного знания, некоторого жизненного опыта, помогающего понять и, возможно, применить к себе описываемую ситуацию. Знание контекста в отношении художественного произведения обладает литературной, культурно-эстетической и отчасти исторической спецификой. Наличие такого знания у интерпретатора хотя и может расцениваться как необязательное (на это указывает практика имманентного анализа в современной филологической науке), но в большинстве случаев содержит дополнительные «подсказки», а порой и необходимые ключи к адекватному толкованию текста. Особую роль контекст, как правило, играет для стихотворных произведений, которые зачастую могут быть правильно поняты только с привлечением дополнительной информации. А она в свою очередь делится на информацию: а) о творчестве автора изучаемого текста (узкий контекст), б) об истории и особенностях жанра данного произведения, в) о национальной традиции и г) о литературном направлении, в рамках которого работал автор (широкий контекст), и т. д. (ср. классификацию видов контекста в работе [Макеева, 2004: 48] и специфику контекста для поэтического произведения в статье [Абрамов, 2006: 4]).

Высокая значимость контекста отмечается в трудах по эстетике и философской герменевтике. Так, Ф. Шлейермахер указывает на то, что любое произведение искусства «укоренено в своей почве, в своем окружении» и неизбежно теряет свое значение в процессе имманентного восприятия (цит. по: [Гадамер, 1988: 217]). Сходную мысль видим в высказывании В. Дильтея о том, что смысл всякого поэтического произведения определяется «сознательностью поэта и его века», а способы организации текста в разных произведениях должны быть поняты как выражение не только индивидуальных, но и исторических различий в постижении жизни [Дильтей, 2001: 107]. В работах Г.-Г. Гадамера «реконструкция» смысла текста с учетом знания литературного и лингвистического контекста эпохи или творчества автора (имеются в виду особенности словоупотребления) понимается как одна из первостепенных задач герменевтики [Гадамер, 1988: 319].

Данная мысль находит отражение и в более поздних исследованиях. Так, в системе техник понимания текста, описанных в трудах по герменевтике Г. И. Богина, немаловажное место занимают жанроопределение и контекстная догадка (в данном случае имеются в виду более широкий и более узкий контексты соответственно): см. [Богин – Интернет; Богин – Интернет (а)]. На значимость и актуальность проблемы контекста указывает и то, что сегодня она активно разрабатывается в общефилологических исследованиях. Ю. М. Лотман в трудах по семиотике справедливо отмечает, что текст – это не только «генератор новых смыслов», но и «конденсатор культурной памяти», обладающий способностью сохранять память о своих предшествующих контекстах [Лотман, 2001: 162]. В связи с этим ученый вводит термин «внетекстовые связи», определяя его как отношение множества элементов, зафиксированных в тексте, к множеству элементов, из которого осуществляется выбор того или иного элемента [Лотман, 1998: 59]. Развивая ту же мысль, В. А. Миловидов указывает на необходимость разграничивать авторские и читательские внетекстовые структуры так же, как и авторский и читательский варианты прочтения текста [Миловидов, 1998: 11].