тической, экономической, промышленной и военно-разведывательной, поиск агентов влияния, дезинформация и проникновение в чужие правительства и разведывательные службы, проанализированные в этом руководстве, и поныне лежат в основе практической деятельности КГБ в Соединенных Штатах и в свободном мире.

Орлов был также занят изучением советского законодательства и написанием собственных мемуаров. Ему было по душе спокойствие, присущее научной деятельности. Раз-другой у него возникали основания считать, что он вычислен советской властью и на время помещен под наблюдение. Он и его жена продолжали жить настороже. Их двери всегда были на замке. Незнакомые визитеры допускались с большой осторожностью. Мария очень нервничала от этих досадных ограничений. Она мечтала о той свободе, которую их друзья воспринимали как нечто само собой разумеющееся.

До 14 ноября 1969 года все шло довольно мирно. В тот день раздался осторожный стук в дверь, хотя из домофона при входе в дом не донеслось ни звука. Генерал Орлов чуть приоткрыл дверь. Неизвестный посетитель быстро сказал по-английски, что принес письмо, как он предполагает, от одного из бывших подчиненных Орлова в Испании. Орлов взял письмо и, продолжая придерживать дверь, спросил у посетителя, кто он такой. Человек сказал: "Я Феоктистов. Мне хотелось бы поговорить с Александром Михайловичем". Поняв, что Феоктистов его не знает, Орлов ответил, что передаст Александру письмо, и захлопнул дверь. Мария, которая находилась в спальне, собираясь выйти, услышала кое-что из их разговора. Она метнулась мимо удивленного мужа, который собирался открыть письмо, и, захлопнув за собой дверь, очутилась на площадке, где встретилась с посетителем лицом к лицу. Феоктистов снова назвал себя и сказал, что он член советской делегации, прибывшей в Организацию Объединенных Наций в Нью-Йорке. Он даже вынул из кармана служебный пропуск и дал его ей. На пропуске было написано имя: Михаил Александрович Феоктистов. Она спросила, есть ли у него при себе оружие. Он ответил, что нет, и продолжал говорить о принесенном им письме и о том, что в нем содержатся известия о сестрах госпожи Орловой. "Я ничего не хочу слышать от вас о моих сестрах. Забудем про них". Настойчиво выполняя задание, Феоктистов обвинил госпожу Орлову в том, что она не любит своих сестер. Она объяснила ему, что предпочитает услышать о них из другого источника. Она также отвергла его предложение позаботиться о том, чтобы ее сестрам было передано любое письмо, которое она захочет написать. "Мне известны советские методы, -- сказала она.
– - Я знаю, что советские

граждане сначала получают письма из заграницы, а потом их обвиняют в связях с иностранцами". Единоборство длилось почти два часа: Феоктистов настаивал, что должен повидаться с Александром Михайловичем, а Мария решила, что ничего подобного она не допустит. Наконец, нежеланный визитер весьма неохотно удалился. Позже он позвонил Орлову и упрекнул за отказ принять его. "Прочитал ли генерал письмо?" -- спросил он. Орлов в свою очередь спросил, кто писал это письмо. Феоктистов ответил, что некто "Проко-пук". На что Орлов заявил, что такого в Испании не знал. Феоктистов продолжал гнуть свою линию. Он заверил автора "Тайной истории сталинских преступлений", что в СССР все относятся к нему с уважением и даже восхищением и что никто не считает его врагом народа. Он также попросил автора дать ему экземпляр книги. Орлов, пожелав ему здоровья, повесил трубку. Как хорошо, что их подготовка к переезду в другой город была уже в полном разгаре. Однако Орлова беспокоил предстоящий переезд. У его Марии было больное сердце, и им хотелось быть поближе к одному знаменитому кардиологу, который лечил ее прежде. Двухчасовой словесный поединок с Феоктистовым мог отозваться серьезными осложнениями.

Вскоре после нежеланного визита Орловы перебрались в Кливленд. Но КГБ не оставило их в покое. Утром 10 августа 1971 года кто-то тихо к ним постучался. Госпожа Орлова чуть приоткрыла дверь. Она не сразу узнала в пришедшем Михаила Александровича Феоктистова, офицера КГБ, засланного в Америку под маской переводчика в секретариате Организации Объединенных Наций. Последнее время у нее часто туманилось зрение. Феоктистов представился, напомнил ей о своем визите в Мичиган в 1969 году и снова в ответ на ее просьбу предъявил дипломатический паспорт. Она вернула ему паспорт и закрыла дверь.

Вдруг ей пришла в голову мысль, что этот настойчивый человек, быть может, чего-то боится или его мучает совесть, возможно, он тоже хочет выбраться из затянувшей его в трясину советской разведки. А вдруг он ищет помощи? Орловы открыли дверь. Когда Феоктистов вошел, Мария спросила его: "Когда вы порвали с вашим правительством?" Он ответил: "Нет, я с ними, я работаю на них". Он покорно ждал, пока она его обыскивала. Он не был вооружен. Затем он снова разразился восторженной тирадой, которую был вынужден прервать в Энн Арбор почти два года назад. В СССР Александром восхищались и, да, любили. В Советском Союзе его считали героем. Искал он их только с целью получить разрешение "дорогого Александра" использовать его имя и фотографию в советских изданиях, превозносящих его великие деяния.

Он говорил о друзьях, которые, как хорошо знал Орлов, были казнены десятки лет назад, но, по словам Феоктистова, благополучно здравствовали и поныне.

Может быть, Александр и Мария вернутся на родину,

где их ждут с почестями?

Нет.

Что ж, может, Александр даст Феоктистову список всех

своих друзей в Советском Союзе, чтобы Феоктистов смог рас

сказать ему новости о каждом из них?

Нет.

Быть может, Марии хотелось бы через Феоктистова

вступить в переписку со своими сестрами?

Нет.

Жена Феоктистова и их маленькая дочь внизу в маши

не. Быть может, Александру и Марии хотелось бы познако

миться с ними?

Нет.

Но почему они так плохо думают о нем?

Потому что, -- ответили они, -- он сделает все, что

велело ему начальство. А сейчас он может идти и не возвра

щаться. Они не желают его больше видеть.

Спустя три месяца, 16 ноября 1971 года, Мария Орлова скончалась от сердечного приступа в городе Кливленде. Потеряв жену, которая была ему самым близким другом целых пятьдесят лет (они отпраздновали свою золотую свадьбу в апреле того же года), и единственную дочь, чьи останки покоились в фамильном склепе на кладбище Маунт Оборн в Кембридже, штат Массачусетс, старый генерал продолжал жить. Его разум оставался совершенно ясным. Он помнил всех: Дзержинского, Ягоду, Ежова, Берию, своего погибшего родственника Кацнельсона, Пальмиро Тольятти, Густаво Дюрана, Михаила Кольцова -- целые легионы. Он хмуро улыбался, вспоминая, как его письмо Сталину прояснило, что Ежов солгал, докладывая о деле генерала Николая Скоблина, и тем не дало Ежову уйти от расплаты. Он был отважным человеком, и это позволило ему пережить революцию и ее последствия, времена нелегальной деятельности в Советском Союзе и в Европе, гражданскую войну в Испании, страх, распространявшийся из Москвы, который он испытывал у себя на загривке в Барселоне и даже в Энн-Арборе. Ему трудно было оставаться в одиночестве, но он сохранил детскую веру в то, что ему предназначено жить еще много-много лет. Он снова вернулся к работе, начал настраиваться на издание "Тайной истории" на русском языке и на подготовку в набор своих неопубликованных мемуаров.

Первый сердечный приступ случился у него в воскресенье 25 марта 1973 года. Второй -- 1 апреля, причем с полной

остановкой сердечной деятельности. Но его выходили и вернули в этот мир в благотворительной больнице святого Винсента с помощью старого друга доктора Генри Циммермана, который также облегчил последние дни его жены. 7 апреля его сердце остановилось в последний раз. Похороны состоялись в Кливленде 10 апреля 1973 года. Богослужение совершили преподобный 3. Чабо и раввин Дональд Хескинс.