Шеф гордо сообщил, что вся экспозиционно– выставочая площадь занимает триста квадратных метров, плюс еще у музея имеется небольшая пристройка, используемая в качестве фондохранилища, а также реставрационная мастерская. Соня, вместо того чтобы впечатлиться, лишь хмыкнула, вспомнив, что общая протяженность залов Эрмитажа, кажется, более двадцати километров. «Что ж, каков городишко, таков и музей», – подумала она.

Попутно Соня познакомилась и с остальными членами коллектива, ибо музей, как оказалось, в авральном режиме готовился к приезду в Уключинск губернатора области, а потому был объявлен дополнительный санитарный день, и все сотрудники сновали по обоим этажам, словно муравьи. Соня скептически отнеслась к идее посещения важным гостем столь захолустного учреждения культуры, но ее мнением по данному вопросу никто не поинтересовался.

Шеф, две научных сотрудницы, смотрительница и Соня занялись обновлением в экспозициях текстов аннотаций и этикеток – прошел слух, что у губернатора слабое зрение, а потому всё срочно перепечатывалось огромным шрифтом, годным разве что для букваря или верхних строчек таблицы окулиста.

Оставшаяся часть коллектива была брошена на решение других животрепещущих задач. Замдиректора по хозяйственной части – тот самый, дотошный Владимир Иванович – вместе с реставратором Сергеем и электриком срочно занавешивали огромным баннером фасад рядом со входом, чтобы скрыть облупившуюся штукатурку, и копошились внутри здания: закрашивали застарелые желтые разводы на потолке, что– то чинили, прибивали, завинчивали. А гардеробщица – она же по совместительству уборщица – до блеска натирала витрины с экспонатами и пылесосила чучела представителей местной фауны.

Новенькую коллеги приняли доброжелательно, тут же окрестили просто Соней и даже Сонечкой, ибо она была здесь самой молодой, с большим отрывом отставая в возрасте от остальных. Ей сунули в руки ножницы и посадили разрезать листы с напечатанными на них текстами аннотаций.

После она помогала менять в залах старые этикетки на свежие. Ей поручили зал на втором этаже, в котором были выставлены картины – на взгляд Сони, по большей части мазня. Наверное, местных художников. В основном те предпочитали изображать природу: горы, елки да березы, иногда разбавленные какой– нибудь снулой речкой или кривой избой.

Яркие краски были положены на полотна щедро, словно масло на бутерброд, и от них так и рябило в глазах. Презрение к законам перспективы и светотени роднило кое– какие из этих произведений с детскими рисунками. Но в зале висели и несколько старинных портретов очень даже неплохой работы, в тяжелых рамах, покрытых потускневшей позолотой. Один из них особенно понравился Соне.

На нем была изображена темноволосая женщина лет тридцати с аристократическим лицом, одетая в черное шелковое платье с декольте. Парадную прическу венчал черный резной гребень. Уши и шею украшал гарнитур из крупного черного жемчуга, а на плечи была небрежно накинута шаль. Картина была написана так, что под каким углом к ней ни становись, серые глаза дамы смотрели прямо на тебя.

Соня пару минут поразвлекалась, перемещаясь по залу и безрезультатно пытаясь ускользнуть от цепкого серого взгляда, а потом продолжила менять этикетки. Закончив, она направилась к выходу, но вдруг услышала за спиной еле слышный стон. Шею будто обдало холодным ветерком. Резко развернувшись, Соня обвела взглядом пустую комнату, а потом пожала плечами: наверное, почудилось.

В обеденный перерыв ее словарный запас полнился новым словом – «тормозок». Так местные, оказывается, называли захваченные из дома на работу харчи. Из них коллеги соорудили перекус в небольшой комнатушке, примыкающей к научно– экспозиционному отделу и называемой между собой «чайная». Пригласили за стол и Сонечку.

Она, не ломаясь и не кокетничая, присоединилась к трапезе и сейчас, хрустя печеньем, слушала беседу двух научных сотрудниц музея: Акулины Семеновны, которую назвала про себя «Дракулиной» за кроваво– красную помаду на бледном лице, и Натальи Ивановны, получившей в Сонечкиной системе координат прозвище «Карлсон», ибо та и в самом деле напоминала постаревшего Карлсона своей грузной фигурой, полным добрым лицом и носом– пуговкой. Дамы увлеченно спорили о том, от какого слова произошло название Уключинск – от существительного «уключина» или все– таки от диалектного глагола «уключиться» – «случиться, произойти».

Конец распре положила смотрительница Марина Корнеевна – бабулька, наверное, ровесница Тутанхамона и выглядящая почти так же, как его мумия, за что Соня мысленно прозвала ее «Туттой». Потягивая чаек, смотрительница заявила, что, судя по тому, сколько в этом городе пьющих, его наверняка назвали в честь глагола «уклюкаться».

Тут в «чайную» вошел Кронцов. Соня вскочила, готовая выслушать его указания, но Шеф лишь махнул рукой:

– Обедайте, Сонечка, обедайте. Я тоже перекушу, – и сам без приглашения присел к столу.

При появлении Алексея Юрьевича, Дракулина непроизвольным жестом поправила свои черные, стриженные под каре волосы, Карлсон торопливо одернула на себе просторную тунику, а Тутта, не поведя ухом, между тем, продолжала развивать свою мысль:

– Вот так сидишь порой в экспозиции, мимо тебя проходит экскурсия – десятка два– три каких– нибудь работяг, пригнанных по культурной разнарядке, а за ними такой хвост сивушного перегара тянется, что чуть со стула не падаешь. Я бы подобных типов вообще в музей не пускала.