Скорее бы с нее сняли это ненужное заклятье, и родился бы ребенок, и все бы отстали от них с

Валантеном, успокоились бы, дали бы им спокойно жить в Нижнем. Может быть, тогда наладится вообще все. И жизнь их со временем будет становиться все нормальнее, и не такой уединенной?

Валантен не услышит, как он нее пахнет отвращением к нему. Не может такого быть, с чего бы? Что он должен сделать, чтобы стать ей отвратительным?

Даже в голову ничего такого не приходило. И пусть она странная, какая угодно.

У нее скоро родится сын. У них, точнее, скоро родится сын.

А на душе отчего-то было тревожно, неприятно.

— Тин! — голос Валантена принес ветер.

Она оглянулась — он, ее муж, стоял неподалеку. Подошел к ней, раздетый до пояса, как утром, полотняную куртку он перебросил через плечо.

— Мы поговорили с эссиной Сайрани, — сообщила она.

— Она тебя чем-то расстроила?

— Нет, ничуть. Мы почти подружились. Представляешь, она может скоро стать моей родственницей. Мой кузен заглядывается на ее племянницу.

— Да? Вы состоите из сюрпризов, моя леди, — он засмеялся.

— Какой же это сюрприз? Вы женились не на принцессе, мой лорд. Я лишь девушка из благородной семьи.

— Верно. Как же я, о Пламя, этому рад, — он обнял ее, и она прислонилась к нему, спрятала лицо у него на груди.

Его шерсть опять была чуть влажной. И ей, Тьяне леди Айд, было очень хорошо стоять так, в этих очень надежных объятиях, хоть и да, все равно тревожно немного.

Но это пройдет…

На следующий день после памятной беседы с экономкой леди Овертина, окликнув Тьяну, сказала:

— Я не перестаю удивляться, дорогая Тин. Как вы добились того, что Сайрани, говоря о вас, чуть ли не поет от восторга?

Здесь же был и его милость, он нежно держал супругу за руку. Видимо, до этого они только что мило беседовали друг с другом.

И вроде бы в самих словах Овертины не было ничего плохого, но их тон означал, что Тьяна сделала нечто ужасное.

— Я никак этого не добивалась, миледи, — она опустила взгляд, — но мы с эссиной родились почти по соседству. У нас много общего, и есть о чем поговорить.

— Много общего с Сайрани? — рассмеялась Овертина, — да вы раньше в глаза ее не видели. Мне кажется, что у вас есть амулет, вызывающий расположение людей. Ведь, не успев здесь появиться, вы уже поразили нас своими успехами, начав с лорда Валантена. Если так, Хойру надо проверить, нет ли там побочных свойств?

— У меня нет такого амулета, — тихо сказала Тьяна.

— Я слышал, моя дорогая, у некоторых женщин такой амулет с рождения растворен в крови, — весело заметил герцог, — оттого малейшие их усилия приносят прекрасные результаты.

Тьяна искоса взглянула на его милость — после слов герцогини ей было непонятно, хорошее имеет в виду герцог или плохое? Нет, кажется, на это раз он откровенно встал на сторону Тьяны, и в его взгляде, обращенном к жене, затаилось умело скрытое раздражение.

Его милость никогда не гневался, не выражал недовольство открыто — такой, видно, ему достался характер.

— И вы не можете дарить кому-то мои портреты, — продолжала Овертина, — вам не кажется?..

— Миледи, я собиралась спросить у вас разрешения, и чтобы вы попозировали мне. Ведь портрета пока нет.

— Что вы, я доверяюсь не каждому художнику, — герцогиня рассмеялась, — я сама подарю свой портрет Сайрани, если она этого желает.

— Как вам угодно, миледи, — пожала плечами Тьяна.

Нечто подобное можно было предположить, поэтому и огорчаться было бы глупо.

— Хотела бы я иметь такой амулет, — продолжала Овертина, видно, не обратив внимания на замечание герцога, — чтобы тоже очаровать и моего супруга, и половину мужчин в Нивере, не говоря уж про его величество.

— Вам не поможет, Овертина, — вставила леди Уна, которая, оказывается, тоже подошла, — я хочу сказать, что у вас-то уж точно есть врожденная стойкость ко всем амулетам на свете. Да и зачем бы, вы и так красивее всех. Тин, может, нарисуете меня? Я видела ваши рисунки, они чудные. Вы ведь можете нарисовать меня с Эркатом вдвоем? — и она с вызовом посмотрела на невестку, потом на брата.

— Дорогая, это дурная примета, жениха и невесту вместе не рисуют, — пошутила Тьяна, не удержавшись, потому что захотелось сказать что-то в пику герцогине, и та тут же наградила ее мрачным взглядом.