– Тут – надежно? – спросил я Типуна, чтобы сменить тему.

Его лицо перекосилось улыбкой щербатой и свирепой.

– Как у Христа за пазухой. Легавые сюда не суются. А если кто вдруг и явится, то врасплох никого не застанет. Внизу, на улице, есть надежные люди, они в случае чего успеют предупредить… Будет время смыться.

Алатристе в продолжение этого монолога не спускал с меня глаз.

– Нам надо поговорить, – произнес он наконец.

Бартоло Типун провел костяшками пальцев по бровям и стал откланиваться.

– Ну, вы потолкуйте, а я, если больше нечем услужить вам, капитан, пойду, с вашего разрешения, распоряжусь по хозяйству, погляжу, удалось ли Мариперес обратать да обработать клиента. Сами знаете – под хозяйским присмотром и куры лучше несутся.

Типун уже открыл дверь – в сером воздухе галереи четче вырисовался его силуэт, – но задержался на миг:

– Вот еще что… и, надеюсь, вы на меня не обидитесь… В наше время ни за что не угадаешь, когда притянут к разделке, да сведут в подвал, да попросят выложить все без утайки и стеснения… А инструменты у них такие, что и немой запоет… Но по крайнему моему разумению, знать и запираться – это одно, а молчать, потому что не знаешь, – совсем иное… И это гораздо предпочтительней. Потому я лучше пойду.

– Мудро рассудил, Бартоло, – одобрил его философию капитан. – Сам Аристотель не выразился бы лучше.

Бартоло почесал в затылке:

– С доном Аристотелем не сидел, а потому не могу вам сказать, снес бы он близкое знакомство с сестрицами дыбой и «кобылой», не вымолвив ни единого словечка для протокола… А заплечных дел мастера попадаются до того дошлые – мы-то с вами знаем, капитан, – что у них и каменная статуя чакону спляшет. Порой в такой раж входят, что хоть беги… Оттуда, правда, не сбежишь.

С этими словами он удалился, притворив за собой дверь. Тогда я вытащил из кармана и положил на стол кошелек, переданный мне доном Франсиско. Алатристе с отсутствующим видом сложил золотые в кучку.

– А теперь рассказывай.

– Что вам угодно услышать от меня?

– Мне угодно знать, что ты в ту ночь делал на Минильясском тракте.

Я сглотнул. Поглядел на лужу у себя под ногами. Перевел глаза на капитана. Я был ошеломлен, как героиня комедии, обнаружившая мужа без света, зато с любовницей.

– Да вы сами знаете… Шел за вами следом.

– Зачем?

– Я беспокоился, как бы…

И замолк. Лицо у моего хозяина стало такое, что язык у меня прилип к гортани. Зрачки его, прежде расширенные – в комнате было полутемно, – сузились до размеров шпажного острия и пронизывали меня насквозь. Мне уже приходилось видеть такое прежде, и я знал, что человек, на которого Диего Алатристе смотрел так, уже через мгновение валялся на полу в луже собственной крови. Мудрено ли, что я сдрейфил?

А потому глубоко вздохнул и рассказал все. От и до.

– Я люблю ее.

Как будто это может служить оправданием! Капитан давно уже стоял у окна, глядя, как льет на улице дождь.

– Сильно?

– Невозможно выразить словами!

– Ее дядюшка – королевский секретарь.

Я понял смысл этих слов, содержавших в себе скорее предостережение, нежели упрек. А значили они, что мы вступаем в область предположений и догадок: вне зависимости от того, был ли Луис де Алькесар в курсе дела – Малатеста выполнял его поручения прежде, – вопрос в том, использовал ли он свою племянницу намеренно как приманку или же вместе со своими сообщниками решил воспользоваться обстоятельствами? Так сказать, вскочить на подножку уже тронувшейся кареты.

– А сама она – фрейлина королевы, – добавил Алатристе.

И это была тоже подробность немаловажная. Внезапно вспомнив последние слова Анхелики, я постиг их тайный смысл и похолодел от ужаса. Совершенно нельзя было исключить, что наша государыня донья Изабелла де Бурбон имела непосредственное отношение к этому заговору. Королева не перестает быть женщиной. И ревность не чужда ей так же, как последней судомойке.

– Все равно не понимаю, зачем было вовлекать во все это тебя? – вслух рассуждал капитан. – Хватило бы и одного меня…

– Не знаю… – отвечал я. – Больше работы для палача. Но вы правы: если в это дело впутана королева, то без ее придворной дамы дело не обошлось.

– Может быть, ее хотят впутать…

Я растерянно поднял на него глаза. Затем подошел к столу и уставился на горку золотых монет.

– Тебе не приходило в голову, что кто-то может быть заинтересован в том, чтобы навлечь подозрения на королеву?

Рот у меня открылся сам собой.

И в самом деле – такую возможность нельзя было отвергнуть.