Разумеется, она уже много лет не говорила о том, что докопается до правды и узнает, что на самом деле убило дедушку, больное сердце или глупые врачи, но стоило только кому-то из её близкого окружения попасть в больницу, да что там, даже пойти на медосмотр, как начинала нервничать. Игорь понятия не имел, почему чаще всего становился жертвой переживаний сестры — может быть, потому, что так сильно напоминал ей дедушку?

— Выбирайся отсюда, — грустно попросила Яна. — Поскорее, пожалуйста. Мне спокойнее будет. Тебе хоть что-то серьёзное прописали? Капают?

Игорь смущённо почесал затылок. Последняя капельница была вчера вечером, в больнице он чувствовал себя просто посетителем, которому постелили на больничной койке, но признаваться в этом сестре было бы опасно.

Но Яна всё равно истолковала это по-своему.

— Я поговорю с твоими врачами, — заявила она с такой серьёзностью, словно была сотрудницей министерства здравоохранения, и это как минимум. — Чем меньше ты просидишь в этой больнице, тем лучше будет!

Спорить Игорь не стал. Всё равно это было бесполезно. Если Яна вбивала себе что-то в голову, дешевле было просто согласиться.

203

12 октября 2017 года

Четверг

Что и в какой форме Яна сказала его лечащему врачу, Игорь не знал, но ближе к девяти часам вечера следующего дня его буквально выпихнули из больницы. Почему в такое время — он понятия не имел. Подписал бумажку, которую сунули под нос, почти даже не читая, забрал документы и вышел на улицу, благоговейно вдыхая свежий, не отравленный больницей воздух.

На самом деле, ему повезло — обошёлся лёгким испугом. Анафилактический шок — серьёзная проблема, и бороться с нею не так-то просто, Ольшанский знал, что был высокий риск умереть во время очередного приступа, но те, благо, случались редко и только при контакте с двумя продуктами. Он не понимал безалаберности врачей, что с такой лёгкостью отпускали своего пациента, свалив успешно на него ответственность за его же здоровье, не понимал Яну, работавшую в сфере, которую ненавидела больше всего, но не нашёл сил спорить. И желания тоже.

На улице было прохладно, но сухо. Наконец-то прекратились затяжные дожди, но в темноте природа выглядела как-то совсем тоскливо. Игорь медленно шёл вдоль улицы. До дома было не настолько далеко, чтобы вызывать такси, хотя он, как больной, должен был беречь силы. В кармане не нашлось мелочи на проезд, и Ольшанский равнодушно шагал по тротуару вдоль высокого забора, окружающего территорию больницы.

Мимо мчались автомобили, нагло мигали световыми вспышками чужие фары. Игорь попытался представить себе, где сейчас находится Саша, и впервые за сутки вновь вспомнил слова Яны. Зря он всё-таки не рассказал Александре о том, что натворила Лера. Мало ли, что девчонка догадается наговорить ей? Но он надеялся, что всё будет хорошо, и позволил себе просто расслабиться и больше ни о чём не переживать.

Сказать, что это было непросто — не сказать ничего. Но Игорь так устал от постоянного умственного напряжения! Это были первые дни, когда он действительно имел возможность не писать коды, не разгребать бумаги, оставленные Региной. И, хотя причина была совсем тоскливой, Игорь почувствовал себя куда свободнее, чем раньше.

Он удивился. Прежде Ольшанский никогда не считал работу обузой. Сегодня же он вдруг понял, что множество людей не напрягают свои головы даже раз в неделю, а он каждый день — выжимает из себя все соки. Вспомнились смешки о том, что легко сидеть в офисе часами и ничего не делать, барабанить пальцами по клавиатуре, получать большую зарплату, и неожиданное раздражение вперемешку со злостью заставили его остановиться.

Впрочем, ложь. Куда больше Игоря тормозило головокружение и подступившая тошнота. Потому что не надо пешком идти четыре остановки, только вырвавшись из больницы! Но когда ж это он слушал врачебные рекомендации, тем более, с такой сестрой, как Янка?

Игорь покачнулся от неожиданности и, сделав шаг в сторону, упёрся плечом в стену ближайшего здания. Это был какой-то магазин: сверкала вывеска, вокруг шумели люди. Он позволил себе закрыть на секундочку глаза, чтобы потом с новыми силами оторваться от кирпичной поверхности и отправиться домой. Саша ругаться будет, конечно… И пакет с вещами этими вдруг показался тяжёлым.

— Мужчина, вам плохо? — обеспокоенно спросил женский голос.

— Да какое плохо! — возмутились чуть поодаль, и Игорь раздражённо скривился. Восклицание принадлежало какой-то старушке, давно переступивший порог пенсионного возраста и по старым, и по новым, и по европейским законам. — Как в таком возрасте может быть плохо?! Понапиваются и лазают здесь, бездельники! Вот я в своё время…

— Всё хорошо, спасибо, — ответил он забеспокоившейся девушке.

— Вы не пьяный, — отметила она, оглядываясь на костерившую на все лады современную молодёжь старуху.

Отвращение, неожиданное и оттого особенно сильное, заставило Игоря презрительно скривиться и отвернуться от неё.

— Нет, не пьяный, — произнёс Ольшанский. — Нашли кого слушать!

Бабка умолкла наконец-то, а потом вновь завела тираду о неблагодарной молодёжи, но Игорь больше не слушал. Ещё раз поблагодарив незнакомку, он поплёлся в направлении собственного дома.

Холодный воздух обжигал лёгкие. Перед глазами изредка появлялись цветные пятна, но пропадали, стоило моргнуть раз или два. Игорь останавливался у деревьев, но, стоило только опереться о них плечом, чувствовал на себе чужие презрительные взгляды. Он оглядывался, видел, может, мерещившихся уже старушек и только раздражённо продолжал путь. Его бабушка тоже работала всю жизнь, тоже получала далеко не самую высокую пенсию, но никого не костерила.