Так что лезьте смело, идите куда хотите и делайте все, что вам только заблагорассудится. Пока не началась метель. А она непременно начнется.

Но это — вы. А повесть наша не о вас написана, а вот об этих самых наших, как их, героях. Или, точнее, о персонажах. Потому что уж какие там они, в жопу, герои! Даже Стива — он уж скорее антигерой, хотя я бы не стал так говорить, почему же сразу антигерой. Даже Олег, хотя он и настоящий, искренний комсомолец, но ведь не назовешь его комсомольцем-героем. Не говоря уже о Кирюше, который и вовсе не герой, и даже быть героем посчитал бы для себя зазорным.

Так вот, когда они приехали, их не охватило странное чувство при виде коллективного сада поздней осенью.

Во-первых, потому, что они до него еще не дошли. Когда они приехали, уже глубокой ночью, и вагоновожатый машинист объявил о прибытии вагона на конечную станцию, дождь лил как из ведра. Долгое время они даже не решались покинуть эту так называемую станцию, представляющую собой ржавый железный сарай, по счастию с деревянной скамейкой. Они там сидели, курили, выпивали, дебоширили, разговаривали и снова дебоширили. Однако Олег стал поторапливать спутников, говоря, что нужно идти, что иначе они вообще никогда не дойдут. Ребятам не хотелось покидать гостеприимный навес, словно какая-то сила удерживала их здесь. Но Олег настоял, да и дождь постепенно стал иссякать.

Они пошли. Справа по борту высоко в небе поблескивали мертвые огоньки Святого Эльма на черном силуэте мертвой электростанции. Асфальт постепенно, но очень быстро кончился, и дальше пришлось идти по раскисшей глинистой дороге. Олег и Кирилл перенесли это еще так-сяк, но Стиве в его изначально белых кроссовках было совсем худо. Он стал грязно браниться, но ничего не мог с этим поделать. Всхрабренный вином, он даже стал грозить этому Ивану Сусанину, что сейчас разуется, пойдет босиком, простудится и скончается от пневмонии. Олег сказал, что в таком случае Стива несомненно скончается, но не от пневмонии, а совсем наоборот, от столбняка, потому что тут везде сплошная колючая проволока и дикий кал. Так оно и было. Олег включил фонарик, и, когда его луч попадал не на грязь, а на окружающие ее заборы, было видно, что они сплошь опутаны колючкой.

Да и что это были за заборы! Покосившиеся то вовнутрь, то наружу, щербатые, доски на которых оторваны то снизу, то сверху, а местами заменены ржавыми железными листами или размокшей и рассохшейся фанерой. Да и те доски, что еще держались в изгороди, все как на подбор были разной длины, ширины и толщины, частью с облупившейся краской, частью обгоревшие, частью просто покрытые корой горбылины.

Да и что это была за колючая проволока! Ржавая, поломанная, то спутанная в клубки, то прибитая поверху изгороди, то опутывающая доски сверху донизу, как будто бы лишь для того, чтобы они окончательно не рассыпались. Лишь изредка можно было увидеть участок крепкого забора, над которым колючая проволока была аккуратно, как струны на колках, натянута на склоненные над огородом железные трубы. Однако, когда проходили мимо такого участка, Ольгович именно его подверг беспощадной партийной критике.

— Смотрите, какой дебил хозяин.

— Почему?

— Колючая проволока натянута неправильно.

— Почему неправильно? Как в концлагере.

— Вот именно, а здесь же не концлагерь. В концлагере нужно, чтобы зэк изнутри не убежал. Поэтому колючка натянута наклонно над его головой. А здесь нужно, чтобы воры не забрались снаружи. Значит, колючка должна быть наклонена наружу. А тут все наоборот. А все почему? — поднял Ольгович палец вверх. — И по какой причине? И какой из этого следует вывод? А следует вывод, что хозяин, как и все люди, — идиот и обезьяна, способная только копировать чужие действия, не понимая их смысла! Вот!

С этими словами философ вступил в столь глубокую лужу, что даже ахнул. Освещенная фонариком, лужа оказалась простирающейся от забора до забора и совершенно необходимой.

Стива свирепо сказал: «Ну все, писец, пришли, здравствуйте, девочки!» — и стал снимать кроссовки.

Кирилл закричал:

— Не надо, Стивочка! А хочешь — я разуюсь, отдам тебе сапоги, пойду босиком по терниям и умру за тебя!

— Спасибо, друг! — горячо воскликнул Стива. — Очень хочу!

Он схватил Кирилла за шиворот и потребовал, чтобы тот немедленно исполнил обещанное. Кирилл в ужасе отбивался, но тщетно. Подлый Сусанин неожиданно встал на сторону Стивы и потребовал, чтобы Кирюша отвечал за базар. Оба отчаянно хохотали, разувая Кирюшу. Кирюша визжал и отбивался, крича:

— Почему же я?! Сусанин завел нас сюда, пускай он и разувается!

— Нет-нет, ни в коем случае! Не думай, Сусанин не отвертится, он за свои преступления ответит, как и положено, головой! Его мы несомненно казним, как только дойдем до болота, но должен же и ты пострадать.

— А мы уже дошли до болота, не видишь?! Что это со всех сторон? Не болото? Не болото, я вас спрашиваю?!

— Не, не болото, — спокойно ответил Сусанин. — Это так себе, просто лужа, а болото впереди.

Услышав такое, Стива немедленно сделал Кирюше подсечку и, когда тот упал, в два мгновения стянул с него сапоги.

— Давай перейдем, — придумал решение Сусанин, — а потом перекинем ему сапоги обратно через лужу.

— Не нуждаюсь! — оскорбленно заревел Кирюша, севши и стягивая носки. — Ступайте прочь от меня, грязные разбойники! Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души!

С этими пророческими словами он решительно наступил в луже на что-то острое и в ужасе заорал, упавши навзничь. Рассмотрели под лучом фонарика его ногу: она была целая и даже осталась почти чистой. Тем не менее он отказался идти дальше и потребовал, чтобы его несли. Друзья немного поспорили, но в конце концов согласились. Стива взял его за руки, Сусанин за ноги, и понесли через лужу, в которую и опустили примерно на полпути.