— И хули? — цинично (а на самом деле показав себя полным идиотом) спросил Киря.

Ну, тут уж ему досталось… Тут уж начались натуральные разборки. И можете себе представить, эта жалкая ничтожная личность еще спорила!

Она спорила, что не могу поступиться принципами. Что мокрая древесина, а равно трава («Вот траву-то не трогал бы, а?!» — сказал бы кто-нибудь, если бы нашелся добрый человек), кора и протчая листва хорошо гореть не может. Потому что, видите ли, эта глубоко гуманитарная, жалкая и ничтожная личность по иронии судьбы весьма успевала по химии и физике и поэтому решила, что ей все дозволено. Дозволено игнорировать многотысячевековой опыт предков и вопрошать, за счет какого же такого загадочного «теплорода» эта самая пресловутая «береста», будучи мокрой, будет да вдруг хорошо гореть?! Это что за средневековая алхимия такая?! Нет, вы докажите, докажите!

— Ща докажем, — пригрозил ему Стива.

— Она сухая, дурак, как порох! Всю жизнь в сарае пролежала! — добавил фунт презрения к Кирилловому вульгарно-метафизическому материализму Олег. Он сходил в сарай и принес кой-каких щепок и палок.

Стива, сообразив, что Кашин прав насчет тепла в доме, послал его топить печь, а сам стал разводить костер. Но оба стояли здесь и, противно приплясывая, давали полезные советы.

— Подуй на него, — сказал Кирилл.

— Надо шалашиком поставить, и бересты, — посоветовал Казей.

— Подуй на него, — настаивал Кирилл.

Стива заматерился, оттолкнул обоих и, вылив из зажигалки бензин, зажег. Бензин вспыхнул у него на руках и потух.

— Подуй на него, — крикнул Киря и убежал в темноту.

— Ты шалашиком…

— Пошел печь топить!

И Кашин снова пошел в дровяной сарай, крайне довольный тем, как все складывалось.

Он взял охапку дров, горсть бересты и, возвратившись в дом, быстро затопил. Сухие дрова запылали и загудели с одной спички. Зная, сколько времени займет разведение костра у его криворуких товарищей, он прошел в комнату и развязал рюкзак. Подумал и на всякий случай закрыл дверь на крючок. Задернул шторы. Вытащил бутылку водки. Достал из буфета граненый стакан. Откупорил бутылку и налил ровно двести граммов, как и договаривались, — себе. Вытащил из рюкзака заблаговременно приготовленную упаковку специальной добавки и добавил в бутылку. Подойдя к печи, приоткрыл дверцу и бросил упаковку в огонь. Затем облегченно вздохнул, снял крючок со входной двери и занялся сервировкой стола. Тут же, шатаясь, ввалились эти двое.

— Костер не получается, — сообщил Стива. — У тебя скивиродка есть?

— Чего?

— Скивиродка, бля. Шашлык будем жарить на скивиродке. Но на шампурах!

— Как так?

— Блин, хватит, во всем сомневаться. Тащи скивиродку!

Сковородки в домике не оказалось. Кашин пошел искать ее в сарае. Стива взял сумку и достал из нее бутылку водки.

— Давай сначала какашинскую выпьем, — предложил Киря.

— Какашинскую? Ну уж нет! Сначала эту выпьем, а какашинскую на потом, когда уже пьяные будем.

— А то мы не пьяные! И какая разница?

— А такая, что у него «Пшеничная» параша, а у меня «Столичная».

— И что?

— Ты совсем дурак, а? Ты разницы не понимаешь?

— Не совсем.

— Эх ты, а еще поэт называется! «Пшеничная» — это параша, а «Столичная» — это раша! Но в хорошем смысле! «Столичная» завода «Кристалл». Это экспортный продукт. Черная икра и «Столичная» — это единственные советские продукты, которые котируются на Западе, понял? Это реально символ Советского Союза. Да ты сам попробуй!

И Стива протянул Кирюше граненый стакан с «Пшеничной».

— Глотай!

Кирюша зажмурился, чуть-чуть отхлебнул и закашлялся.

— Я же говорю — параша! А теперь сравни!

Стива свернул завинчивающуюся крышечку со «Столичной», взял другой стакан, плеснул на донышко и протянул Кире.

— Глотай!

— Можно я не буду?

— Глотай!

Кирюша глотнул и опять раскашлялся.

— Ну как?

Кирюша еще покашлял, закусил шпротиной и осипшим голосом сказал:

— Такая же параша.

— Че ты гонишь?!

Стива сам глотнул из кашинского стакана, потом из горлышка своей бутылки и возмущенно заорал:

— Ты гонишь! А вот теперь после «Столичной» быстро пробуй «Пшеничную»!

— Стива, ступай в жопу.

— Быстро!!!

Кирюша глотнул, и теперь действительно пошло совсем худо. Он чуть не блеванул, «Пшеничная» вылилась изо рта обратно в стакан с остатками непрожеванной шпротины.

— Ты че хоть, не блюй! Ну, теперь убедился?!

Кирюша убедился. А Стива посмотрел в кашинский стакан и захохотал:

— Че ты ему в стакан-то наблевал, наспускал, нахаркал, что за свинство, а еще интеллигенцию из себя корчишь!

Испоганенную водку пришлось выплеснуть в форточку, а стакан снова налить доверху. Конечно, «Пшеничной»: пускай Кашин сам свою парашу пьет.

— Стива, а в бутылке же мало осталось, он заметит!

— И что? Ему двести грамм налито, а остальное мочим как хочем!

Кашин вернулся со сковородкой. Стива поставил ее на докрасна раскаленную плиту и стал пристраивать на нее шампур с мясом. Никак не получалось.