— Хорошего тебе отдыха, Ничейная кошка. – Очень мастерски изображаю дружелюбие. – И с наступающими.

Щелчком отправляю сигарету за край моста, прохожу мимо и…

— Погуляй со мной, - шепот мне в спину, такой тихий, что я чуть было не теряю его в шуме ночного города.

Узкая ладонь сама ложится в мою, и я с удивлением для себя самого, сжимаю ее пальцы.

Это чужой город, где никто не знает кто я, кто она, кто мы друг другу. Между нами будет ровно то, что мы сами придумаем, и всем деревьям, светофорам и желтым окнам будет вообще глубоко плевать.

****

Мне нравится, как она послушно идет за мной, пока я за руку веду ее с моста.

И не очень нравится, что лицо Снежной королевы спрятано в глубине ее капюшона, и пока мы идем рядом, плечом к плечу, я вижу только кончик ее носа и облачка пара, которые изредка вырываются изо рта.

Я понятия не имею, что делать и куда идти, потому что не так часто выезжаю заграницу и до сих пор теряюсь в незнакомых местах, но, к счастью, есть мобильный интернет и есть куча всяких путеводителей и еще GPS, по которому я быстро ориентируюсь во всех ближайших интересных местах.

— В Квартал красных фонарей? – предлагаю я.

Она слишком напряжена, и хорошая шутка должна ее расслабить. Если уж я «гуляю» женщину, то она не должна быть зажатой, как медведь на цепи посреди ярмарочной толпы. Эвелина вскидывается, поворачивает ко мне лицо и на пару секунд я все-таки хочу остановить время, чтобы полюбоваться этими глазами из прозрачного горного хрусталя, и губами, в которых нет ни кровинки, не считая двух совсем свежих ранок. Эвелина быстро втягивает нижнюю губу в рот, как будто понимает, что выдала свое волнение. Странно, раньше она не была такой дерганой, хоть в день нашего знакомства мы неслись по мокрой трассе на бешенной скорости, и я трахал ее пальцами под грохот музыки любимой группы. Сейчас-то усе почти целомудренно: просто держимся за руки, как школьники-переростки.

Правда, есть одно «но»: сейчас она замужем, даже если вероятность натолкнуться на общих знакомых практически равна нулю. Хотя, судьба только что столкнула нас лбами в чужом городе, а я тут рассуждаю о несовпадениях.

— Кошка, я пошутил, - говорю на всякий случай, потому что Эвелина до сих пор напряженно всматривается в мое лицо. – Я там уже был.

И вот снова, то, чего не было раньше, даже когда она почти голая стояла у меня на пороге.

Дымка румянца на щеках, прищур, упрямо сжатые губы. Кровь из ранок растеклась по трещинкам, и я с трудом подавляю желание слизать ее языком. Не поцеловать, а попробовать ее на вкус, как если бы она была заварным пирожным, которое хочется откусить с середины, чтобы сразу добраться до крема.

— И как тебе рассадник порока на земле? – спрашивает Эвелина, пока я за руку веду ее вверх по улице. Следующая остановка – музей Ван Гога. Не знаю ни одной другой женщины в мире, с которой бы я хотел пойти таращиться на альтернативную живопись, в которой ни хуя не смыслю.

На языке вертится ядовитая шутка о том, что я сам себе рассадник и садовник в одном лице, и за последние пять лет увидел столько всего, что меня не удивить голыми бабами в витринах а ля коробка для куклы. Но это – моя личная грязь, и я, как застигнутый врасплох пацан, заталкиваю ее обратно в душу, где ей самое место. Сидит, сука, как влитая.

— Я толком и по сторонам не смотрел, - пытаюсь криво улыбнуться. – Они там все страшные, потасканные и из этих… - Щелкаю пальцами, помогая себе вспомнить. – Которые принципиально не бреют ноги и подмышки.

Эвелина осторожно улыбается, подсказывает, что этот стиль жизни называется «бодифри». С кем бы я еще поговорил о такой фигне?

Она даже не спрашивает, куда мы идем. Просто позволяет мне вести, и это доверие почему-то неимоверно злит. Все равно, что поливать огонь бензином, чтобы быстрее потух. Как будто меня заранее, несмотря на осязаемую сексуальную потребность, списали во френдзону, и поэтому рядом с «подружкой» можно больше не дергаться и не переживать за порванные чулки или потерянные трусики.

Тем не менее, мы идем в чертов музей, ходим от картины к картине, и пока Эвелина любуется живописью одноухого художника, иногда надолго зависая около какого-то полотна, я наблюдаю за ее повадками. За тем, как она хмурится, когда пытается высмотреть что-то среди маслянистых мазков, как отводит с лица волосы, когда наклоняется слишком низко. И самое главное: как она нарочно, очень старательно, я бы даже сказал, через чур сильно, пытается делать вид, что не хочет посмотреть в мою сторону.