Без всяких усилий "козёл" блокировал удар, кулак его левой руки безошибочно нашёл болевую точку в паху у противника. Тот взвыл, упал на колени. Но, надо отдать ему должное, тут же поднялся, с воплем бросился вперёд. Получив опережающий сокрушительный удар в грудь, отлетел на несколько метров и, ломая кусты, рухнул навзничь.

Они поменялись ролями. Тот, кто ещё минуту назад заведомо был жертвой, подошёл к распростёртому киллеру, холодно поинтересовался:

– Тебе не надоело валяться? Может, спокойно поговорим?

Держась за дерево, киллер встал. Глаза его по-звериному горели.

Закусил до крови губу, зло процедил:

– Всё, тебе конец…

– И всё же подумал бы над моим предложением.

Услышав в ответ яростную брань, в один прыжок сократил расстояние, правой рукой нанес резкий удар между сердцем и ключицей, левой – по печени.

Хватая, как рыба, воздух, из последних сил держась на ногах, киллер попятился назад и оказался на краю гравийного карьера.

– Стоять!

Выскочившая откуда-то из-за кустов лайка по-своему истолковала окрик хозяина и молнией мотнулась к незнакомцу.

Киллер интуитивно закрыл лицо руками, ступил шаг назад и с криком полетел вниз.

Они верили каждый в свою удачу. Победил сильнейший. Когда он подбежал к обрыву, его взору предстала жуткая картина. Надо же чтобы там, внизу, оказался экскаватор. Распластав руки, как на распятии, его недавний противник висел на зубьях ковша, и на лице его застыла недоуменная гримаса.

Осмотрелся по сторонам, прислушался. В лесу стояла гробовая тишина. И – ничего подозрительного. Перевёл взгляд на поле недавней схватки и с сожалением отметил, что никак не удастся скрыть от опытного глаза, реальную картину произошедшего здесь: вытоптанный и сорванный мох, сломанные ветки на кустах, в стволах деревьев где-то застряли пули. Всё же решил: пусть останется как можно меньше следов. Поправил сорванный мох, натаскал сухих веток, подобрал пистолет с глушителем, гильзы, листвой присыпал утоптанное место возле березы, где его поджидал теперь уже безопасный противник. Потом вышел на дорогу и направился к карьеру.

По пути заметил в лощине зелёный "Мерседес". Натянув рукав комбинезона, открыл дверцу. В салоне – идеальная чистота. Заглянул в бардачок. Поверх изрядной пачки денег (задаток?) там лежали водительские права на имя Коршунова Петра Васильевича. Осмотрев машину, спустился в карьер, подошел к погибшему, прошелся руками по многочисленным карманам его спортивного костюма. Ничего, что могло бы его заинтересовать, там не было. Тяжело вздохнул и все так же бегом пустился в обратный путь, мысленно выставляя для себя линию поведения.

* * *

Заместитель председателя Совета безопасности Виктор Федорович Березин поднял трубку внутреннего телефона, попросил помощника в ближайшие два часа ни с кем его не связывать, провёл пятернёй по пышной шевелюре, неторопливо, по-хозяйски, подошёл к длинному столу для заседаний, за которым в ожидании томилось пять человек, занял место во главе, еще раз окинул присутствующих взглядом.

Слева от него ёрзал в кресле министр внутренних дел, в недавнем прошлом – войсковый генерал, подобранный лично президентом. Сам же он, Березин, хотел в этом кресле видеть (и приложил к этому максимум усилий) совсем другого человека – своего бывшего сослуживца по прокуратуре. Однако на этот раз глава государства был непреклонен в своём выборе. Позже Березин понял причину его неуступчивости: новому министру предстояло не столько решать вопросы борьбы с преступностью, сколько быть готовым развернуть все силы на случай возможной попытки оппозиции свергнуть президента.

За своим шефом, уже на стульях, сидели два начальника оперативных отделов министерства.

Справа восседал седовласый глава службы безопасности Федоров и один из его заместителей – человек лет сорока пяти, с правильными, но совершенно неброскими чертами лица. Впрочем, применительно к его роду занятий это принято считать достоинством.

Затянувшееся молчание тяготело высокопоставленных правоохранителей, предчувствовавших, что разговор будет не из приятных. К упрёкам, ругани, обвинениям в свой адрес они успели привыкнуть: в последнее время их поносили, втаптывали в грязь все, кому не лень. И в этом, как они понимали, ничего удивительного не было. При существующем полярном расслоении общества, его озлобленности, растущем недовольстве положением дел, противостоянии интересов, когда спорные вопросы в основном решались в их кабинетах, другого ожидать не приходилось. Но одно дело выслушивать поношения из уст депутатов, представляющих различные партии, движения, и совершенно иное – быть вызванными в кабинет зампреда Совета безопасности, фактически определяющего погоду в этой весьма влиятельной организации.

Неуютно, надо сказать, чувствовал себя и Березин. Он и его коллеги по прокуратуре всегда с предубеждением относились к тем, кому в силу специфики их работы приходилось подглядывать и подслушивать, прибегать к шантажу, заставлять ради получения необходимой информации одних доносить на других. Со временем эти люди становились скрытными, недоверчивыми, их поступки – непредсказуемыми. И даже сейчас, когда все правоохранительные органы находятся в его подчинении, когда их руководители ловят каждое его слово, выполняют приказы, докладывают – даже сейчас в их среде Березин чувствовал себя не в своей тарелке, ибо, не сомневался, что тихо и негласно в недрах этих структур разбухает досье и на него. Чтобы прогнать подступившее раздражение, Березин, обращаясь к председателю гэбэ, заговорил:

– Президент ознакомился с вашей докладной запиской по общественно-политической организации, именующей себя "Русичами", и остался весьма недоволен, чтобы не сказать большего. Издаётся газета, распространяются листовки, депутаты из левых через слово упоминают об этих самых Русичах. Вы же, кому в первую очередь следовало бы знать, что за всем этим стоит, пребываете, судя по докладной, в неведении.

Березин достал из кармана пачку "Мальборо", золотую зажигалку, резко придвинул к себе хрустальную пепельницу, закурил.