«Цвет её лица был цветом самой совершенной блондинки; блеск её глаз уменьшался той интересной томностью, которая, не обещая много ума, обещает однако много нежности. Её крошечный ротик, её восхитительно-прекрасные губы, все её правильные черты представляли картину тех граций, которым старина дала определительное название благопристойных и простосердечных. Её волосы, говорили, впадали немного в рыжеватый оттенок; это недостаток, но он так легко поправим, чтоб казаться белокурой со столькими прелестями. Её прекрасный рост был немного выше среднего и придавал ей полную достоинства походку и осанку королевы».

«Характер её был самый кроткий, а её расположение духа немного задумчивое. Все, упоминавшие только об этом, согласны большею частью в том, что её ум не соответствовал её красоте».

«Он был так обыкновенен при дворе, о нем судили так хитро и так деликатно среди дам и царедворцев, что легко понять, что молодая особа, воспитанная на краю государства, могла остаться неизвестной с этой стороны; и если б аббат Шуази (в своих Мемуарах, дополняющих историю Людовика XIV) смотрел на вещи с этой точки зрения и более снисходительно, то он не сказал бы так жестоко, как он это сделал: «Что она была хороша, как ангел, но глупа как пробка.»»

Пребывание при дворе, полтора года разлуки, делали Марию ещё пленительней в упоённых глазах её жениха; так как тихонько в своих прогулках по горам и степям, наши неопытные влюбленные, молодая владелица, удаленная от всякого любезного соседства, и молодой бретонец, решительный и верный, как и все его племя, друг пред другом поклялись обвенчаться.

– Дорогая Мария! – вскричал Ален, как только что увидал её, – позвольте мне на вас смотреть, вами любоваться!.. вами восхищаться!..

Он покрывал её руки поцелуями, а глаза его не имели достаточно жара, чтоб смотреть на нее.

– Как вы прекрасны!.. Боже мой, как вы хороши!..

– Дорогой Ален, – сказала она своим благозвучным голосом, – я так счастлива!.. О! как я страдала третьего дня, когда, сдерживаемая этикетом, я должна была пройти мимо вас, молча, как будто вас там не было!

– Значит, вы все ещё меня любите, Мария?

– Фи! разве об этом спрашивают!.. Но я ведь знаю все, что только вас касается, Ален, я знаю наизусть историю ваших прекрасных действий; я часто о них говорю и горжусь ими.

– Ах! вы поклялись свести меня с ума от счастья!..

– Но, скажите мне, друг мой, – опять начала она, становясь более серьезной и разглядывая его мундир, – каким же образом случилось, что вы не получили, не смотря на всю вашу храбрость и отличие, ни чина, ни даже никакого ордена.

– Ба! почем я знаю?.. Немного было гордости с моей стороны, немного нежелания со стороны главного флотского начальника. Мы, бретонцы, не любим гнуть спину!..

– Отчего выходит, что вы заслуживаете награды, а другие их получают.

– Я этого не отрицаю… Что из этого!.. У меня одно только честолюбие, это делать добро, равно как я завидую только одному счастью, это вашей любви.

– О! в этом отношении, вы хорошо знаете, что вам нечего более желать. Но если у вас нет честолюбия, то я его имею за вас.

Она выпрямилась, произнеся эти слова голосом гордым, почти надменным, и улыбка её пурпурных губ уступила место спесивому выражению, которого он у неё никогда не видал.

– Зачем, – спросил он, возбужденный этим преобразованием, – зачем принимаете вы вид королевы, чтоб сказать мне это?

– О! королевы!.. – сказала она, улыбаясь уже на этот раз, но той улыбкой, которую он также ни разу у неё не видал.

– Моя милая Мария, – вскричал он, – что с вами?..

Он снова схватился за её руки, точно опасаясь, что она от него может ускользнуть, и надеялся этим только способом её удержать.

Она не защищалась, позволяя ему брать свои маленькие, волшебные ручки; он их целовал с благоговением, наблюдая за ощущениями, выражавшимися на её лбу и в её глазах, и, – влюбленные всегда ведь очень чутки, – он нашел, что она не отвечает, как он того бы желал, на его тихое и страстное пожатие.

– О чем же вы думаете, Мария?

– О ком могла бы я думать, когда вы здесь, и даже, когда вас тут нет, неблагодарный, как только о вас?

– Дорогой ангел, извините мою докучливость, мои сомнения, они происходят от избытка моей к вам любви… Просветите меня… В вас что-то происходит… Вас занимает какая-то мысль, но к ней примешивается чувство, которого я не могу определить.

– Не сейчас ли я говорила вам о ней!.. Я бы желала, чтоб вы были так же честолюбивы, как я сама для вас.

– Какое безумие!

– Вы называете это безумием?