Мое первое паломничество состоялось полгода назад, в середине лета. Я шагнул за порог своей лондонской квартиры, пошел на восток, вдоль Темзы, а потом двинулся дальше, по средневековой дороге, ведущей в Кентербери. И это было поразительно, ведь почти год я дрожал от страха при одной только мысли о том, что выйду из собственной комнаты.

Мне было двадцать три, когда случился нервный срыв. Я боялся города; боялся толпы в обеденный перерыв; боялся забитых в час пик поездов; боялся улиц, дышавших тревогой и злобой. На работе я только сидел за столом – весь день, будто кукла. Я ходил к психиатрам и докторам, к терапевтам и консультантам. И валялся в кровати, отвернувшись от окна, а мысли пожирали мой разум.

В тот год страх стал меньше. В начале лета я слез с антидепрессантов. Дни становились все жарче, желание выйти на улицу крепло, и в июне я наконец решился. Почему Кентербери? Не знаю. Маленькая глупая прихоть. Все-таки там родилась английская литература. Погоду обещали хорошую: отлично, оставлю дождевик дома. И карты покупать не буду, если что, есть телефон. День долгий, только в среду было солнцестояние. Идеально.

Ага, мечтай.

Два дня я шел от рассвета до заката. Я преодолел почти сотню километров – это жестоко, когда в поход ты в последний раз ходил еще в школе. Во вторник я сбился с пути, и пришлось садиться на поезд и ехать в хостел. В среду я за час промок как собака, потом обгорел и весь день брел по трассе A2, где мне едва не выели глаза выхлопные газы. Я дошел до Кентербери с разбитыми в кровь ногами. Но я не помню боли. Я помню, как лежал на траве под собором, и ночь сменяла день, и мне было так легко, что мелькнула мысль, будто я исцелился. Мой мир так долго уменьшался, что сжался до клетки – и только теперь он снова обрел простор.

У южной паперти собора виднелся камень с травленой фигуркой – пилигрим с посохом и сумой. Фигурку окружала надпись: «Виа Франсигена/Кентербери – Рим». В то время я почти ничего не знал о дороге, ведущей к собору Святого Петра. Но, пока я лежал на траве, меня вдруг озарило: а почему бы не пойти дальше? Оставить Англию, отправиться в Италию, а потом до края Европы, вперед и вперед, до самого святого города!

Виа Франсигена… На следующий день я узнал о ней все что мог. Интернет знал ее имена: Дорога франков, Дорога ломбардов, Дорога англов, Дорога римлян… Знал всех англосаксонских королей, прошедших по ней до конца – Кэдвалла, король Уэссекса; Кенред, король Мерсии, Оффа, король Мерсии; Ине, король Уэссекса… Альфред Великий; король Кнуд… Интернет говорил, что в 990 году по Дороге франков прошел архиепископ Кентерберийский, желавший получить паллий из рук папы римского. На обратном пути хронист отмечал все города и поселки, где они останавливались. Я нашел цифровую копию манускрипта, страничку с пронумерованными латинскими названиями, и некоторые даже смог распознать: I Urbs Roma, XXVI Luca, XXXVIII Placentia, LIV Losanna. Рим, Лукка, Пьяченца, Лозанна. Когда-то Дорога франков была главной паломнической артерией Северной Европы. Ее маленький участок сохранился еще с тех далеких времен – и тысячу лет спустя, когда святые путешествия возродились, именно он лег в основу современного маршрута.

Она не оканчивалась собором Святого Петра, но шла дальше, и в Албании переходила в другую древнеримскую магистраль, Эгнатиеву дорогу; та пересекала Балканы и завершалась в Турции, а потом целая сеть путей, по которым некогда шли крестоносцы, вела в Святую Землю.

Рим, Стамбул, Иерусалим. Да, это оно. Мое паломничество.

Спроси меня кто о планах, и я бы ответил, что хочу понять причины главных кризисов христианства: упадка веры в Западной Европе и исхода христиан с Ближнего Востока. И это была правда… хотя, конечно, дело было не только в ней. Этого мне не хватило бы на то, чтобы превратить свою жизнь в скитания. Была и другая причина. Но о ней я молчал. Да, приступы паники прекратились. Но мне не стало хорошо. Вернее, да, стало, но все равно не так, как прежде – раньше я чувствовал себя намного, намного лучше. Теперь я был хрупким, как хрустальная статуэтка. Я мог упасть от ветерка. И я верил, что паломничество вернет мне силу. Я шел, чтобы вылечить себя, но стыдился это признать. Я не верю в Бога, не верю в чудеса и не верю, будто обряд способен исцелить от болезни. И потому, когда друзья начали расспрашивать меня о путешествии, я сказал, что мне нужны упражнения и что водить машину мне нельзя, мотоцикла у меня нет, а летать я боюсь.

– Ты хоть вернешься? – со смехом спрашивали они.

Родным я тоже сказал совсем немного – только то, что иду в паломничество и приду в конце года.

Прямо как Бенуа-Жозеф, еще не ставший святым.

Спустя три месяца после того летнего похода я уволился. Прошло еще три – и я съехал с квартиры. Канун Нового года я провел у родителей: паковал в рюкзак спальник, палатку, дождевики, тетрадки, шесть пар носков и губную гармошку на случай, если станет скучно. Наконец пришло долгожданное утро, мама завернула мне сандвичи вместе с остатком рождественского пирога, и отец отвез меня в Кентербери, к собору.

Мы поспели к утренней молитве. Помню, как солнце, бившее в окна крипты, озаряло ажурную кладку стен. Закончив службу, старший священник благословил меня в капелле Святой Троицы, мы с отцом распрощались, и я отправился в путь.

Великобритания. Кентерберийский собор

Так в первый день нового года, во вторник, я сделал свой первый шаг к Иерусалиму. Утро выдалось на удивление светлым и ясным. Шел я неспешно, смотрел в безоблачное небо и гадал: а может, это провидение? Но паром, отплывший из Дувра, вошел в туман – и с тех пор каждое новое утро начиналось с тумана. Светало в девять, темнело в пять, я пробирался по грязным тропинкам – медленно, медленно, до безумия медленно, а когда миновал Кале и двинулся на юго-восток, мне часто приходилось бежать, иначе я не успевал преодолеть дневной отрезок пути до наступления ночи.

В пятницу я шел по залежам голубой глины, в густом тумане, и воздух пах горечью, словно костер после дождя. Когда я добрался до Амета, день уже клонился к вечеру, и я, бродя в серых сумерках, пытался представить, как выглядел поселок двести пятьдесят лет тому назад. Это было несложно: здесь до сих пор стояли столетние амбары и конюшни, а уличные фонари закоптились от мутной дымки. Дом Лабра меня разочаровал. Я ожидал каких-то вывесок, туристических групп, может, даже сувенирную лавку, – а нашел мрачные и гнетущие комнаты, украшенные парочкой пыльных финтифлюшек.