Девушка, с которой танцевал бородатый, на день рождения не пошла. Она уехала с Серым. А я сумел поговорить с Ингой и взял у нее телефончик. После этого мы несколько раз встречались, и однажды она заговорила о Кушнере. Дескать, он хороший и верный товарищ, умница, отличник учебы, вот только слабенький и не может за себя постоять. Хотя все время пытается, отчего частенько и ходит побитым. Два года он занимался в какой-то секции карате, но, видать, результата это не принесло.

– В чем проблемы? Пусть приходит, я его поднатаскаю.

– Правда?

– Сделать из него чемпиона не обещаю, но отмахаться от гопников он сумеет. Если, конечно, не испугается.

Вот он и пришел…

Отдышавшись, он поднялся и теперь с понурым видом стоял передо мной.

Я снял защитные накладки и вытянул ноги.

– Ну как, желание тренироваться не пропало?

– У меня ничего не получится.

– Если так себя настраивать, то, конечно, ничего не получится. Надо работать. Пахать. А ты хотел, чтобы все с неба свалилось? Так не бывает! Знаешь, сколько лет я посвятил тренировкам? Каждый день по четыре, по шесть, по восемь часов! У меня на походы по дискотекам и барам времени не было… Короче, решай сам. Хочешь заниматься – бери медицинские справки, выбрось это дурацкое кимоно и приходи, я тебя запишу в группу самбо. И готовься к серьезной работе.

– Это… Это правда?

– Нет, блин, я вру! Ждать тебя?

Кушнер энергично закивал, и при этом глаза его как-то странно блестели.

Я подумал, не спросить ли его об Инге? Может, он знает, куда она подевалась. Подумал и не спросил. Не к лицу тренеру делиться с учеником своими личными неурядицами.

Меня разбудил звонок Серого.

– Собирайся, есть тема. Через двадцать минут я за тобой заскочу.

– Что случилось-то?

– Узнаешь.

Он приехал раньше, чем через двадцать минут. Я успел только ополоснуться под душем и проглотить чашку кофе, когда услышал знакомый сигнал клаксона. Быстро переодевшись, я выбежал на улицу. Красная «шестерка» Серого стояла напротив подъезда, из приоткрытых окон доносилась песня Любы Успенской: «Гусарская рулетка – жестокая игра…»

– Вечно тебя ждать приходится. – Серый постучал ногтем по стеклу круглых часов на торпеде. – Через полчаса у нас встреча, а нам еще через весь город пилить.

Насчет «всего города» он преувеличил. Встреча была назначена у Медного всадника, и мы добрались минута в минуту. Серый приткнул машину к поребрику набережной и выключил двигатель. Оглядевшись по сторонам, он вздохнул:

– Прокуратура точностью не отличается, – и вставил в магнитофон новую кассету. Теперь это был Вилли Токарев: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой…»

– А вот и наш друг, – объявил Серый, когда закончилась третья песня.

К машине торопливым шагом подходил мужчина в темном костюме. Я с трудом узнал в нем Леху Рожкова, с которым познакомился на соревнованиях меньше года назад. Тогда он носил волосы средней длины и едва дотягивал до нижней планки полутяжелого веса. Сейчас Леха отрастил огромное пузо, колыхавшееся при каждом движении, и сверкал «ленинской» лысиной, а для того, чтобы компенсировать отсутствие растительности на макушке, отпустил баки.

– Ты чего, в Чернобыле был? – спросил Серый, когда Рожков с трудом устроился на заднем сиденье. – Как тебя ни увижу, ты все толще и толще.

Рожков торопливо пожал нам руки, провел ладонью по лысине и покосился в боковое окно. За несколько минут нашего разговора он повторил это, наверное, раз пятнадцать.

Серый убавил громкость магнитофона:

– Ну как, удалось чего-то узнать?

– Посмотреть все дело не получилось. Но два важных момента я выяснил. Во-первых, квартиру пытались поджечь. Пустили газ, а в комнате, вокруг трупа, набросали бумаг, обмазали их клеем «Момент» и запалили.

– Какой-то сложный способ, – поморщился Серый. – «Момент» что, горит хорошо?

– Как видишь, плохо, пожара-то не получилось.

– Может, так и было задумано… А почему Ника задерживали? Его кто-то сдал?

– А было за что? – Рожков усмехнулся и провел ладонью по лысине. – Добрынин вел дневник. Что он в него записывал, никто толком не знает, говорят только, что записи были очень подробные, по две-три страницы на каждый день. Дневник этот пропал. Но в комнате под диваном нашли вырванный лист.

Рожков замолчал, глядя в окно. Мимо нас прогрохотал молоковоз с четырьмя прицепленными бочками. Когда шум затих. Серый толкнул Рожкова в плечо:

– Не тяни резину, Леха! Это был лист из дневника?

– Скорее всего, из дневника. Вырванный, скомканный. И там записи про него. – Рожков кивнул на меня. – Полные установочные данные и какие-то наблюдения. Похоже, Костя, он следил за тобой. Я сам не читал, но мне сказали, что там есть и про клуб, в котором ты тренируешься, и про кафе, в котором ты вышибалой работаешь.