Мои губы почему-то дрогнули… но я торопливо растянула их в усмешке, смазывая момент позорной слабости. Краткий взгляд на него – не поверил, и я ощутила растерянность. И еще что-то… непонятное совсем.

Медленный выдох. До предела. Залпом осушила бокал и протянула ему. Забирает нагретое моей ладонью стекло и наполняет до краев. Протягивает мне, вскользь коснувшись пальцами. Снова легкое и ничего не значащее движение, а внутри все равно что-то робко дрогнуло. Что-то похороненное, на которое я повесила ярлык «да похуй». Дрогнуло и сообщило, что ночные кошмары, изредка скрашивающие мои ночи, вообще-то берут свой исток отсюда, с этого вот «да похуй».

Это название дал Кирилл и я его запомнила, когда рыдала на его плече, так невыносимо глупо и по-детски умоляя сказать... что все хорошо и ничего этого не случалось. Кир вжал меня в себя и прошептал на ухо только это: «да похуй. Поняла меня? На это должно быть похуй. Мне и тебе».

– Эй… Чудо. – Голос Лисовского.

Мягкий такой, непривычно осторожный.

– Не хочешь говорить, так я и не настаиваю. Правда. Сделаем вид, что я ебанулся на мгновение, крови там много потерял, оттого с мозгами порознь и полез не в свое дело. – Его нога чуть опустилась, покровительственно придавливая мое колено. – Забудь. Серьезно, забудь. Ничего не спрашивал, никуда не лез. Просто… твоя реакция на нож… нет, это страшно, я понимаю, но… Забудь.

И мне вдруг стало хуево. Нет, не просто плохо, или там какие-то женские страдания, нет. Мне просто стало хуево. Я торопливо двинула бокал к губам, желая потеряться в крепости алкоголя. Потерять и потеряться, забыть и забыться, но его ладонь накрыла мой бокал, препятствуя глотку, отодвигая алкоголь от меня.

– Слушай. Я знаю, как это сейчас прозвучит, - очень осторожно начал он, медленно и настойчиво отстраняя дальше мой бокал. – Знаю, правда, но все же скажу: я никогда в жизни не воспользуюсь тем, что ты мне расскажешь. Я обещаю тебе. Чтобы ты понимала, для меня эти не пустой звук и никогда прежде я такие слова не говорил.

Мой взгляд метается в сторону его лица и я отчетливо понимаю – не врет. Тварь, столько раз подкашивающая моего отца, портившая моей семье жизнь, загонявшая меня сегодня в клуб, заслонявшая рукой… отшвырнувшая и вставшая под сталь. Человек, ради которого я так душила истерику и боязнь вида крови, пока обрабатывала ножевое, полученное из-за меня, и услышавшая насмешливое «ну ты ж тупая, ты не виновата», а в последствие одно движение ногой. Просто движение. Просто. А сколько там всего…

– Хочу курить.

Молча указывает кивком на пачку лежащую рядом с его бедром, но одновременно придавливает ногой мое колено. Легко, почти ведь неощутимо, и я… остаюсь на месте. Остаюсь. Вливая в себя остатки алкоголя, откидываясь на спинку кровати и прикрывая глаза. Знаю, что сейчас расскажу. Знаю. И хочу.

Глава 6

Дебилизм какой-то, хотела сказать ему я, но вместо этого зачем-то очень тихо выдала:

– «Радон». «Ра-дон». Знаешь, почему такое название?

– По фамилиям учредителей. Ракитин и Донковцев. – Спустя паузу ровно отозвался он.

Его голос тоже негромкий, спокойный. Странный.

– А что случилось с Донковцевым, ты тоже знаешь? – неотрывно смотрела на виски, и мне почему-то хотелось улыбнуться. Горько и… зло.

– Он сидит. – Усмешка, но снова безо льда, что так часто звучит в его голосе. – Опережая твой следующий вопрос – да, знаю почему. Статьи за изнасилование, наркоторговлю и сбыт оружия.

– Официальные. – Невесело хохотнула, чувствуя его взгляд, но не поворачивая к нему лица.

– Что?

– Официальная версия, почему он сидит именно такая. По факту он сидит за то, что двадцать шестого февраля две тысячи третьего нанятые им люди ворвались в наш дом, связали папу, меня с Киром, и на наших глазах избивали мать, спрашивая, где папа хранит деньги, которые он провел через обнальные фирмы. Папа не говорил. Они пригрозили изнасиловать маму, но он снова не сказал. Тогда…

Сбилась. Дрожь по телу. Не могу… Не могу, блять…

– Они… изнасиловали ее? – очень тихо, почти шепотом, очень осторожно, почти нерешительно.

Мой взгляд исподлобья в стену. Прикрыла глаза и почувствовала холод на влажных дорожках по щекам. Зло утерла и медленно, сдавленно, едва заметно кивнула.

– Психологи, папа с Киром… они так и не узнали, что я это помню. Психологи что-то говорили им… знаешь, про реакцию психики, когда она стирает из памяти самые стрессовые моменты…

– Знаю. – Тихий выдох сквозь стиснутые зубы и его нога с дикой силой опускается на мои колени.
– Называется диссоциативная психогенная амнезия локализованной формы. Очень удобная вещь, когда не хочешь говорить о… произошедшем. Верно?