Разозлилась. Все уже решено. И все было решено, пока я не увидела его машину. Сердце предательски дрогнуло и мне стало за это стыдно. Твердо сжав челюсть я потянула дверную ручку.

В салоне пахло сигаретным дымом и его парфюмом. На меня не смотрел. Смотрел в лобовое. Тишину никто не нарушал. Напряжение внутри росло, било по нервам, пыталось участить дыхание и сердцебиение, спутать мысли. Я достала сигареты, приоткрыла окно. Никотин не успокоил.

– Твой отец… записал разговор, верно? – его голос. Он все еще тот. Те интонации. Которые только для меня.

Я промолчала. Не потому что там в обиду играла, а потому что… снова больно. Да что ж такое, блять…

– Сегодня Панфиловой, Гурову, Иримякову и Шваркину скажу, что они идут под сокращение. Возьми. – Достала из папки бумаги. – Планирую провести оптимизацию, здесь расписано, что и как…

Он усмехнулся, не переводя на меня взгляда, не взяв бумаги. Усмехнулся прохладно.

– Он записал. Это единственный вариант, почему у тебя такая реакция. Я еще подумал тогда, что телефон как-то странно лежит… что когда просто отклоняешь звонок, так его не кладешь. Хороший ход. – И только тут он на меня посмотрел. Сталь в глазах, холод, лед. Обрезало. Ударило. Наотмашь. – Людей моих чистить начала. Сама решила за копье взяться, али надоумили твари твои?

– С бумагами ознакомься, Ром.

– Надоумили. Снова ход верный. Ты единственная, против кого я не пойду, поэтому в сторону пытался увести... – Я невольно замерла, потому что изнутри прорывалась такой мощи надежда, что я испугалась. Что сорвусь. Сломаюсь. Поддамся. Однако его последующие слова расставили все по своим местам, вырвав у меня кривую улыбку.
– Сука, сколько же цинизма у папочки…

– Рот прикрой. – Злость разлилась внутри горячим свинцом и явственно отразилась в голосе.

Он усмехнулся и завел мотор.

– Ты куда? – я взялась за ручку, напряженно глядя на него, уже выруливающего с парковки.

– Покатаемся. Надо немного отвлечься, иначе я тебя точно придушу.

Я, опешив, смотрела на ровный профиль, исходящий холодной ненавистью. Он ехал медленно, километров шестьдесят по крайней правой и молчал, чем напрягал меня все сильнее. Прикурил, и наконец очень спокойно нарушил затянувшуюся паузу:

– Так. Поехали по порядку. Сейчас отключаешь эмоции, включаешь голову и просто слушаешь меня без всяких бабских додумываний, ясно выразился?

Во-первых: тот разговор с твоим папашей. Там только я и только он. Этот разговор был только для нас. Я с ним разговаривал на доступном ему языке и с учетом того, с какой стороны он меня знает. Этот разговор не должен был покинуть стены того кабинета. Не должен был вообще, это предназначалась только для него. Почему? Подпункт номер один: с учетом того, что было между мной и ним, он никогда бы не поверил, что моя первоочередная задача тебя из бизнеса вывести. Почему? Потому что я пиздил у него мультимиллионные суммы, четыре раза подводил под банкротство и в ответ получил почти пожизненное рабство с оплатой статуса федерального розыска. Как бы очень слаба вероятность того, что он поверит в то, что я к его дочери по человечески настроен. Подпункт второй: если бы я сказал. Ну, на секунду ебу дался и рассказал, что люблю тебя, почему люблю, вопреки чему и прочее. Что сделает папаша? Да тебя, суку, насиловать начнет. В первую очередь тебя. Потому что не поверит, доказательство – подпункт первый.

Во-вторых: «Тримекс». Тоже два подпункта. Намба ван: чтобы внимание отвлечь. Требование отдать мне «Тримекс» отвлечет его внимание. Сюда же вплетаем его мнение обо мне и что получаем по итогу? Правильно – мой закономерный шантаж с тем, что я под хуй тебя подведу, если он не станет подчиняться. Это тоже идеально подходит под его представление обо мне, уж поверь.

Я, помертвев, слушала его слова, прикусив губы и разбиваемая противоречиями. Он свернул в карман остановки и припарковал машину. Ледяные, просто ледяные пальцы повернули мое лицо к нему резко и болезненно. Я невольно замерла, глядя в очень злые, прищуренные глаза, а он тихо почти прошипел:

– Подпункт намба ту: если бы папаша тебя не любил и сказал мне, мол, хуй тебе, а не «Тримекс» призывай антимонопольных псов и катитесь оба на зону. Призвал бы я их? Призвал? Хули ты глазами хлопаешь? Отвечай на мой вопрос, блядь!

– Ты знал, что он так не скажет… - я даже не поняла, что я это сказала.

– Разумеется, знал. Если бы не был уверен, я бы не предложил, блядь! Сука ты ебанутая, ты реально веришь, что я тебя бы под хуй подвел?! Вот скажи мне, ты реально в это веришь после всего? Это манипуляция была! Потому что он не знал, что я в курсе, как сильно он тебя любит! И что уступит в любом случае, потому что считает меня последней мразью способной на такое! Вот на что расчет был блядь с этим шантажом! Я же сказал тебе не лезть! Не вмешиваться вообще в это нахуй! Ты куда сунулась?! Тебе и так не хватает того, что постоянно мордой в дерьмо тыкали? Мазохистка, что ли? Сказал, блять, не лезть. Я твоего папашу знаю, он думает, что знает меня, ты-то куда суешься?

Лисовский откинулся на кресле, выпуская мое лицо из пальцев и прикрыв глаза чуть дрожащими ресницами.

Я сдерживалась. Сдерживала себя из последних сил. Внутри все бушевало. Рвалось. Истязало меня желанием верить и остаться. Отринуть и отречься. Прикрыла глаза дрожащей ладонью.

Он снова влился в дорожный поток. Снова тишина. Дым наших сигарет. Собралась не сразу. Не хотела вообще про это говорить. Глупо желал чтобы на этом все и решилось, чтобы больше не было ничего. Но вопрос бил. Бил чувство вины, стыда, надежды, логики. Он просил отклюить эмоции. Ага, блять, сама вон перекашивает, и пальцы держащие руль белые, потому что стиснул так, что сейчас кусок вырвет.. Глубоко вдохнув и выдохнув, стараясь, чтобы тон прозвучал ровно, я спросила то, на что уже знала ответ.