По конструкции корпуса вне конкуренции Питер Смит — второй сын кузнеца и старший брат химика Гарри. Этот придумает, как любую пробоину залатать, да и вообще строгать и пилить любит сильнее, чем ковать. Готовый судовой плотник.

Моториста лучше, чем Арчи, нам не сыскать. Жаль только, работы по профилю ему предстоит немного — топлива у нас миль на триста.

Осталось найти любителя вкусно готовить. Вот незадача! Это же Консуэллка! Ей, правда, всего девять, но она успела нахвататься поварских премудростей от нашей Бетти. Не шеф-повар из ресторана высшей категории, но жратву всегда делает съедобную, причем в любых условиях — проверено. К тому же, долговязенькая, как и Софочка, что делает её на вид несколько старше.

— Бетти! А кто останется в доме старшим, если мама уедет? — прежде всего спохватилась моя хозяюшка.

— Мы с мистером Коллинзом, — ответила служанка. — Я экономка, а он дворецкий. Так что всё в порядке, — покосилась на Мэри и добавила: — Ты там на этой Ямайке не спеши замуж выходить.

— Не выйду, — уверенно откликнулась наша подружка и крёстная сестра. — Пошли к народу. Нужно уведомить и задачи нарезать. Тут ведь и без нас ребята не станут скучать, правда, мам?

— Дойную корову со двора не гонят, — согласилась Бетти. — Да и сама она от кормушки не убегает.

Естественно, насчет выхода с первым же приливом папа пошутил, но вот сборы действительно начались тут же и прошли в уже знакомом режиме дружного всхлипа, который личный состав школы провёл стремительно и вдохновенно.

Единственным никуда не торопящимся человеком была Консуэлла, сосредоточенно обжаривающая на всех доступных сковородах недавно привезённую зелёную гречку. Вещички ей мама соберёт, а вот о том, чем прокормить экипаж два месяца, кроме неё, подумать некому. Прямо со сковородок горячую крупу она засыпала в прогретые над раскалёнными камнями стеклянные четырёхпинтовые банки и надёжно закрыла отлично сохранившимися от прошлых употреблений стеклянными крышками с новенькими резиновыми прокладками. Тушёнки у нас и раньше было заготовлено много, а ещё к консервам прибавился "Завтрак туриста" — каши перловая, пшённая и овсяная. Все с мясом. И консервированный точно таким же образом плов с бараниной.

Кроме каш имелась и мука, точно так же закрытая в прокаленных стеклянных банках. Но это было только началом эксперимента, завершить который предстояло уже в поездке. Воду мы запасли в пропаренных новых дубовых бочках. Торфяную, дважды кипячёную с отстоем в промежутке, чтобы накипь осела. И с добавкой спирта-ректификата, выгнанного частично из рома, частично из местного нефильтрованного пива, частично из привозного сидра. Если эту воду вскипятить, спирт совсем улетучится, хотя моряки предпочитают не кипятить.

На камбузе у нас есть и керосиновая плитка, и дровяная чугунная печка, и железная духовка — о рационе экипажа Консуэллка стала задумываться давненько. Солонина ей не нравилась катастрофически, впрочем, как и любому, кто нюхал "дохлого француза" после пары недель в море; сухари с червяками тоже энтузиазма не вызывали, а долго хранить сыр она не полагала возможным — пока на континенте воюют, пармезана у нас на островах не купить, а местные сорта плесневеют моментально. Не надо забывать, что в деревянных кораблях всегда сыро от сочащейся через борта влаги. Или конденсирующейся — всяко бывает.

Так вот — о выходе в море. Экипаж нашего судна пополнился четырьмя взрослыми моряками, один из которых — второй лейтенант Джонатан Корн. Да, папа перешёл к нам с ещё тремя крепкими парнями, один из которых — знакомый нам по прогулкам среди лондонских доков Джон. Да и с другими Сонька знакома — всех помнит по именам. С ними картина доклада о проделанных работах первому лейтенанту Мэри смотрелась преуморительно, но повторялась ежедневно на полном серьёзе.

Девочки разместились в капитанской, то есть Сонькиной каюте — выгородке два на два метра у штирборта под ютом. Напротив, через коридор, имеется ещё одна каюта таких же размеров и выгородка со столом для работы штурмана. Мальчики спят в подвесных койках в носу между двух водонепроницаемых переборок, вот это — точно кубрик. Перед ним — камбуз. За ним — трюм.

Дорога вниз по Оруэллу хорошо нами изучена — и отец больше поглядывал на флейт, чем обращал внимание на деятельность дочери. Всё-таки во тьме ночной идём через узость. Но двигались мы медленно, то и дело бросая лот. Флейту в этих условиях куда труднее — у него осадка больше на полтора этажа. И это без груза.

По правому борту появились далёкие огоньки Гарвича, скрылись за мысом, а перед нами распахнуло свой простор Северное море. Уже за спиной стал виден огонь маяка, указывающего путь затемнавшим мореплавателям. Софи уверенно взяла на него пеленг, прикинула расстояние и объявила новый курс — мы направлялись прямиком в середину Па-де-Кале. Первым портом захода у нас планируется Плимут, так что совсем уж далеко забирать к французскому берегу мы не стали.

Ветер дул с материка, разгоняя умеренную, бала два, волну. Огни флейта наблюдались надёжно примерно в миле от нас и правее. Мы прибавили парусов, поставив прямой фок и вывесив все оставшиеся незадействованными косые паруса на мачтах. Как раз отзвучала пятая склянка. За ней шестая. Небо на востоке стало светлеть, и мы поставили марсель и брамсель, добавив спереди ещё один кливер, расположенный выше. Софи заметно расслабилась, но концентрации не потеряла.

— Мели Гудвина обходишь? — спросил папа.