Шрифт:
— Что такое? — удивленно переспросил комерсант, увидев перед собой хрупкую девушку, в старом тёмно-сером пальто и такой же невзрачной шляпке. — Простите, пани, не имею чести вас…
— Да как же, пан Борух, я же Геся. Геся Барнес!
— Геся…. Подожди-ка, да ведь ты верно дочка пани Ребекки Барнес?
— Ну, конечно.
— Ой вэй, сколько лет, сколько зим! Я ведь не видел ни тебя, ни твоей достопочтенной матушки с тех пор как вы уехали. С тех пор маленькая Геся выросла и стала настоящей красавицей, а ведь казалось, что прошло не так уж много времени. Кстати, как поживает твоя матушка?
— Увы, достопочтенный пан Борух, мама умерла еще полгода назад.
— Какая ужасная новость! Мне так жаль, но скажи мне, девочка, что ты делаешь здесь одна?
— Так уж случилось, что мне пришлось покинуть наше местечко и вернуться в Бердичев.
— Одной?
— Ну, да, у меня ведь больше никого нет.
— Подожди-ка, а разве в вашем местечке не было синагоги? А может там нет ни одного ребе, и совсем-совсем нет общины, чтобы позаботится о бедной сироте? Как же они отпустили тебя одну!
— Простите пан Борух, — закусила губу девушка, — но как раз от их забот я и уехала.
— Уехала от забот? Ну, конечно, дела у вас, судя по всему, шли не важно, а когда пани Ребекка покинула этот мир, то ты осталась бесприданницей. Так ведь?
Ответом старому негоцианту был только кивок, а он, переведя дух, продолжал:
— И тогда кагал [23] решил найти тебе мужа?
На этот раз не последовало даже кивка, но старик был опытен и даже где-то мудр, а потому понял все сразу.
23
Кагал — Здесь еврейская община.
— И тот, кого выбрали старейшины, не пришелся к тебе по вкусу? Ну, конечно, вряд ли они выбрали жгучего красавца с приличным капиталом и москательной лавкой в придачу. Девочка моя, но в том ли ты положении, чтобы перебирать?
— Простите, пан Борух, — закусила губу девушка, — но я не хочу связывать свою судьбу с этим дурачком Моше, только от того, что так решила община.
— Ой вэй, но что же ты будешь делать?
— Пан Борух, — решилась, наконец, Геся, — я знаю вы добрый человек и вас, наверное, послал на эту улицу сам Господь. Вы не могли бы мне помочь?
— Тебе нужны деньги? — понимающе кивнул старик.
— Нет, — вспыхнула девушка, — мне нужна работа!
— Что?!
— Мне нужна работа. Я готова делать что угодно. Стирать, мыть полы, ухаживать за больными. Просто я хочу заработать себе на жизнь.
— Вот оно что. Но что ты умеешь делать?
— Я же сказала…
— Нет, ты сказала, на что ты готова, но вот что ты умеешь? Ты очень молода и хороша собой, тебя могли бы взять служанкой в хороший дом или, может быть, даже гувернанткой, но справишься ли ты?
— Чтобы стать гувернанткой нужны рекомендации, — тихо проронила Геся и потупила взгляд.
— Азохен вэй! — вскипел старый еврей. — Да рекомендации еще далеко не все! Нужно быть хорошо одетой, нужно уметь вести себя в приличном обществе. Нужно, наконец, что-то знать самой, чтобы учить этому детей. У тебя есть образование?
— Нет, конечно, но матушка пока была жива, занималась со мной. Я умею писать и считать, говорю по-польски, по-русски, и немного по-французски. Еще я умею шить…
— Так, гувернантки из тебя точно не выйдет. Служанкой еще можно, но у нас тут не Варшава и даже не Киев.
— Я хочу пока остаться в Бердичеве.
— Почему?
— Я надеюсь, что мой брат когда-нибудь вернется.
— Твой брат? Ах, да, бедняга Марк. Ты таки думаешь, он еще жив?
— Я надеюсь.
— Ну, хорошо. Ты сказала, что можешь шить. Я могу поговорить с пани Резенфельд о тебе. Если ты и вправду умеешь, то она, может быть, возьмет тебя портнихой. Глядишь, если повезет, станешь со временем модисткой.
— О, благодарю вас, пан Борух! — пылко вскричала девушка, но старик остановил ее.
— Не стоит девочка моя. Скажи лучше, где ты остановилась?
— Сняла угол у пана Вулфовица.
— У трактирщика! Азохен вэй, а может, ты хочешь быть совсем не портнихой? Тогда тебе нужно к мадам Цукерман, но тут, прости, я не смогу составить тебе протекцию…
— Что вы такое говорите! — оскорбилась Геся.
— Вот что, девочка, — не обращая внимания на ее возмущение, продолжал старик. — Мы сейчас же отправимся к пану Вулфовицу и заберем твои вещи. Сегодня ты переночуешь у меня, а завтра мы отправимся к пани Резенфельд. Я уже не молод, сын мой в отъезде, так что твоей репутации ничего угрожать не будет, хотя какая может быть репутация у девушки сбежавшей из дому. Ничего не желаю слышать!