Завершается книга воспоминаниями о Быкове. Их могло быть гораздо больше. Но и тогда и теперь думалось, что важнее узнать, что сам Быков думал о себе, о жизни, об искусстве.

Моя сердечная благодарность Галине Тихоновне Зайцевой за многолетнее сотрудничество и всем, кто дал разрешение на публикацию их материала в этой книге.

Елена Санаева

2018

Я держу в руках маленькую синюю книжку, пахнущую клеенкой и свежим клеем. На ее обложке вытиснены герб Советского Союза и короткое гордое слово – Диплом.

– Ну? Кто же ты теперь такой? – спрашивает меня один из моих любимых педагогов.

– Артист, – отвечаю я, безуспешно пытаясь казаться скромным.

– Артист?.. Ну, это ты через край хватил! Ты пока актером стал, да и то на бумаге. А вот выйдет ли из тебя Артист, это мы посмотрим.

Прошло с того времени шесть лет. И только сейчас я стал понимать по-настоящему, что, действительно, можно стать актером, можно даже с большим успехом выступать на сцене, можно так и прожить всю жизнь и никогда не сделаться артистом. И смешно, конечно, если я сейчас стану вам рассказывать, каким должен быть настоящий советский артист или как им стать. Для меня самого эти вопросы находятся в области будущего, в области мечты, а поэтому разрешите сначала о мечте…

Ночь. Тишина расползлась по всему нашему старому дому, забралась во все закоулки длинного-предлинного коридора и притаилась под мягким светом пыльной двадцатипятисвечевой лампочки, о которую бестолково бьется моль. Если хочется, можно слушать тишину, как музыку: трещит сверчок электросчетчик, гудит под ногами пекарня, расположенная в первом этаже нашего дома… Как будто это голос тишины, такой таинственный и задумчивый. Иногда кажется, что это не машины гудят внизу, а наш дом тяжело вздыхает во сне.

На старых стенах нацарапаны всякие рисунки и надписи вроде: «Коля плюс Таня равняется любовь», или «Вера – фанера», или еще что-нибудь. Их никто уже не читает. К ним привыкли, как привыкли к сундукам и ящикам, наставленным у каждой двери, к смеси всевозможных запахов, к мерному треску счетчика, к гулкой тишине, которая ползет по старому дому, забираясь в самые дальние мышиные норки. И только нацарапанная на стене кривая рожа с волосами-палками в разные стороны и оскаленным ртом, как всегда, не спит и очумело-восторженно таращит глаза. Кто ее нацарапал – настоящая тайна! Может быть, я, может быть, Люда из 8-й комнаты, которая в этом году не поступила в институт и сейчас занимается голосом у некоего Якова Семеныча Робелли. Яков Семеныч, правда, не музыкант, но у него итальянская фамилия и он учит петь. А может быть эту кривую рожу нарисовал мой старый друг, Ленька-Жирафа, который недавно прислал мне «дальневосточный привет» и свое фото, где он снят в форменке, с надписью: «Дарю сердечно – помни вечно». Известно только одно: начинающий художник любил ясность и поэтому оставил под рожей лаконичную надпись: «Это – я!».

В нашем доме когда-то была гостиница, и по всему коридору утомительно идут двери под номерами, от первого до сорок четвертого. За каждой дверью в маленьких комнатках спят уставшие за большой трудный день люди; счастливые, или, может быть, несчастные, пьяные или трезвые, – живые люди. Двери волнуют, как обложки чудесных книг, как нерассказанные повести, как неоткрытые земли. У каждой из дверей свой вид, свой запах, своя окраска и даже, кажется, свое настроение – простая, конкретная, сто раз удивительная жизнь!

И так хочется вмешаться в нее, в самую гущу этой жизни. Так хочется из актера сделаться артистом. Становиться то ученым и открывать в жизни новых людей, то судьей и приговаривать подлецов к презрению и ненависти, то врачом и исцелять самые тяжелые душевные раны, а то задушевным другом, веселым товарищем, помощником…

Все это – мечта. Выйдет ли из меня когда-нибудь артист, неизвестно, но только ничего не поделать с мечтой, ей ли бояться неизвестности – она мечта! И ты мечтаешь. Мечтаешь и о том, чтобы из чистеньких, отпечатанных на машинке страниц роли, которые вручают тебе на первой репетиции, в конце концов получился бы новый и совершенно живой человек. Такой живой, чтобы он мог запросто прийти в наш старый дом и сам найти свою дверь. Хочется, чтобы он стал так же знаком и понятен зрителю, как мне с детства знакома каждая надпись на старых стенах нашего дома и привычен запах свежего хлеба, несущийся с первого этажа…

1956–1958

Спектакль окончен. Праздничные огни театрального подъезда погашены, и зрители давно разошлись. Только на другой стороне полутемного театрального переулка прячутся небольшие стайки юных зрительниц, ожидающих, когда появятся из актерского подъезда их любимцы. Самые робкие провожают артистов издали, те, что посмелей, решаются обратиться к ним со своими затаенными вопросами…

– А скажите… трудно выучить роль… наизусть?..

(И сколько бы мне ни задавали в жизни этот вопрос, я всегда чрезвычайно терялся, не зная, как на него ответить. Он безошибочно рождал во мне чувство обиды и неловкости. Это обыкновенный наивный вопрос из сотен тех наивных вопросов, с которыми часто обращаются к артистам, но именно в нем всегда почему-то скрывался для меня какой-то враждебный смысл…)