— Саймон, буди Джейсона. Фиби напилась. — Кэтрин глядела на нас, как на нашкодивших подростков. — И Лив, кстати, тоже, — теперь она обращалась к Майклу. Но, увидев, в каком состоянии пребывает последний, горестно вздохнула: — Идёмте, посадим вас в такси.

Материнская забота, звучавшая в её голосе, снова вызвала у нас с Фиби истерику, и мы кинулись в объятия друг друга, подвывая от смеха.

Майкл с Саймоном тем временем растолкали Джейсона и Рона, нахлобучив сползшую шляпу на голову первому и помогая закуривать последнему. Джессика перехватила своего мужчину и, извинившись перед всеми, повела его к выходу. Ребята ещё долго спорили, кому оплачивать счёт из бара. В конце концов, каждый кинул на стол по паре сотен, и мы направились к выходу.

Майкл висел на Саймоне, я шла вместе с Фиби. Кэтрин поддерживала Джейсона. Мы вывалились из клуба под ночное небо, усыпанное мириадами ярко горящих звёзд. Воспоминание о моём приключении в паре метров от этого места казалось далёким и нереальным.

— О, Дилан! Твою мать, где тебя весь вечер носило?

Голос Саймона барабанным боем ворвался в мою голову. Услышав знакомое имя, я попыталась спрятаться за Фиби. Это было довольно сложно исполнить, так как девушка была на голову ниже меня, и мои приседания за ней выглядели крайне комично.

— Отвозил Бри домой. — Мягкий, бархатный голос наркотиком расползался по моим разгоряченным венам. — Вы уходите?

Он ещё не успел меня заметить, и я тешила себя надеждой, что, может быть, мне так и удастся проскользнуть мимо.

— Ага, — радостно доложил ему Саймон. И тут же с энтузиазмом продолжил: — Слушай, мы тут с таким парнем познакомились, — он толкнул улыбающегося и ничего не соображающего Майка прямо на Дилана. — Мировой парень! Представляешь, ему удалось сделать меня в армрестлинге! Теперь он мой лучший друг.

Очередной раз за этот вечер Саймон шарахнул Майкла по спине, вызвав у последнего идиотскую улыбку.

Майк икнул и внезапно начал испуганно озираться вокруг. Всё ясно: если я сейчас не выйду из тени, он раненным медведем заорёт на всю улицу.

— Лив! Ливи, ты где?!

Чёёёёрт!

Шумно выдохнув и мысленно перекрестившись, я вышла на первый план.

— Здесь я. Не шуми.

Подъехало такси. Мы начали грузиться: обнимаясь поочерёдно со всеми, с заверениями в вечной дружбе и напоминаниями о каком-то барбекю на чьей-то лужайке.

Я старалась не смотреть на стоящего немного в стороне и не принимающего участия в этой пьяной феерии Дилана. И только оказавшись в такси, пока Майкл прощался с остальными, я впервые осмелилась бросить на него взгляд. Спрятавшись за затемнёнными стёклами машины, тем не менее, ощущения безопасности я не испытывала. Казалось, что Дилан смотрит прямо на меня. Я видела, как шевелятся его губы. Он что-то говорил, вроде бы одно слово — по нескольку раз повторяя его, будто пробуя на вкус.

Моё сердце перестало биться, когда я поняла, что это слово — имя. Моё имя…

Я была в лесу.

Лучи солнца едва пробивались сквозь верхушки деревьев, но даже этого света было достаточно, чтобы задохнуться от красоты летнего утра.

Лёгкий ветерок колыхал почти невидимую паутину, маленькими, едва заметными тросиками изрезавшую воздух. Они переливались, дрожа от лёгкого ветерка, вызывая в памяти что-то из детских сказок, где воздух обязательно должен серебриться и звенеть.

Звон тоже был. Тихий звон спрятанного в глубине леса еле слышного ручейка. Не журчание, а именно звон. Он то перекатывался, то плавно лился, то подпрыгивал на сотую долю тональности, оставаясь в своём звучании где-то между ми и ля четвёртой октавы.

Листья на деревьях были почти неподвижны: их слабое колыхание напоминало дружеское рукопожатие, как будто они здоровались, приветствуя друг друга в начале нового дня. Сегодня у них, как обычно, много работы: необходимо шелестеть, шуметь, рваться вместе с ветками ввысь или опускаться на землю. А некоторым из них именно сегодня предстоит прожить свой последний день. Этот день станет самой яркой частью их короткого существования: когда, наконец, оторвавшись от ветки, они полетят сначала ввысь, подхваченные потоком, в окружении таких же несчастных или, наоборот — счастливых, а потом вниз — туда, где найдут своё последнее пристанище. Лёжа на земле — теперь уже почти всегда лёжа, — они будут смотреть вверх на тех, кому ещё предстоит совершить этот замечательный и одновременно страшный в своей уникальности полёт.

Солнечный свет падал на траву, которая, отражая его в каплях росы, посылала мириады крошечных солнечных зайчиков в бег по заскорузлым стволам деревьев. Лес светился изнутри зелёным: тёплым, ярким, с вкраплением сахарно-желтых крупиц. Таким смутно знакомым, виденным где-то ранее — я всё силилась вспомнить где, — зелёным светом. Мне хотелось раствориться в нём, стать частью его или же, наоборот — наполниться, напитаться им, вместить его в себя, утопив даже память обо всех остальных цветах, которые когда-либо видела.