Эта царица была по отцу польского происхождения. Выйдя замуж за царя, она сделала много добра Московскому царству. Прежде всего она уговорила отменить охабни2, то есть одежды безобразные женские, которые на войско надел тиран-царь, когда оно бежало позорно без битвы с поля сражения, далее она уговорила стричь волосы и брить бороды, носить сабли сбоку и одеваться в польские кунтуши; но самое главное это то, что при ней стали заводить в Москве польские и латинские школы. Также предполагалось выбрасывать из церкви те иконы, которые каждый из них считает своим Богом и не позволяет никому другому поклоняться и ставить зажженных свечей. Эти нововведения в Москве партия царя Феодора, как очень обходительного государя и принимавшегося за политику, хвалила; другие же недоброжелатели, из приверженцев Артемона, порицали, говоря, что скоро и ляцкую веру вслед за своими сторонниками начнет вводить в Москве и родниться с ляхами, подобно царю Димитрию, женившемуся на дочери Мнишка.

По смерти же царицы Агафьи Грушецкой царь Феодор женится на девице Марии Евпраксимовне, дочери бедной вдовы. Эта Мария была крестной дочерью Артемона. Она била челом своему мужу-царю, чтобы вернуть из ссылки из Верхотурья Артемона. Когда он приближался из ссылки к Москве, партия его снова стала подниматься в гору4. Затем предоставим самому Господу рассудить это дело: царь Феодор, в течение нескольких дней понемножку прихварывая, умирает 2 июля 1682 г.

Артемон приезжает в столицу и, согласно прежнему своему замыслу, провозглашает царем Петра. Затем он отыскивает и возвращает двух Нарышкиных, Ивана и Кирилла, родных дядей Петра, которых Феодор сослал в ссылку (про них говорили, что они составляли будто бы заговор на жизнь царя).

Наступил день погребения царя Феодора. При погребении же московских царей происходит следующая церемония. Гроб кладут на сани; сани поднимают на плечи бояре и несут таким образом в церковь, вслед за ним бояре несут на санях супругу царя, распростертую и рыдающую. За ними шел царь Петр с боярами, патриархом, властями и духовенством.

Хотя не в обычае было, чтобы родственницы царя, в особенности девицы, сестры царские (лица которых не видит ни один живой мужчина), присутствовали на похоронах, тем не менее одна из шести сестер Феодора, Софья, настояла на том, чтобы идти непременно в церковь за телом своего брата; и как ни уговаривали ее от этого небывалого поступка, никакими мерами нельзя было убедить ее отказаться от своего намерения. И она пошла-таки в церковь с великими воплями и рыданиями, от чего не могли удержать ее несколько десятков монахинь, укрывших ее. На этот шум сбегались со всех сторон люди, как на какое-либо зрелище; и толпа все увеличивалась, тем более что обряд погребения у них продолжается долго. Царь Петр не достоял до конца его и ушел из церкви раньше, побуждаемый к этому своей матерью и дядями Нарышкиными. За ним вышли почти все бояре. Этот поступок изумил и духовенство, и простой народ. У них при погребении есть песнопение для прощания с умершим; когда запоют его – «Приидите последнее целование» – патриарх, расставаясь с усопшим, дает ему целовать крест, благословляет его и прощает ему свои обиды, причиненные ему в течение жизни, и взаимно испрашивает у него прощения.

Видя, что царь Петр и бояре ушли, не попрощавшись, царевна Софья оставалась слушать отпевание до конца с великим плачем. Остальные сестры ее в скорби лежали в это время больные в своих покоях. Узнавши, что царь Петр ушел из церкви до последнего прощания, они воспылали гневом и велели передать ему через монахинь, что, вероятно, он не брат его и не был им: разве не был последний ласковым царем для него, что он не пожелал проститься с ним и дождаться конца отпевания? На это мать Петра отвечала, что Петр еще малый ребенок, он долго оставался не евши, ослабел и принужден был уйти. Иван Нарышкин добавил со своей стороны: «Что толку было в его присутствии? Кто умер, пусть себе лежит, а царь не умер, но жив!» Немного погодя царь Петр, покушавши, отправился навестить больных сестер, но они в гневе не допустили его к себе, горько плакали и искали удобной минуты, чтобы отомстить его сторонникам…

Между тем царевна Софья, возвращаясь с похорон и считая себе за бесчестие и оскорбление со стороны Петра и Артемона их поступок, громко кричала толпе: «Смотрите, люди, как внезапно брат наш Феодор лишен жизни отравой врагами-недоброжелателями! Умилосердитесь над нами сиротами, не имеющими ни батюшки, ни матушки, ни братца-царя! Иван, наш старший брат, не избран на царство… Если мы провинились в чем-нибудь пред вами или боярами, отпустите нас живыми в чужую землю к христианским царям». Слыша это, люди сильно волновались, не зная причины.

После этого между царевной Софьей и царицею Наталией, матерью Петра, стало возрастать взаимное нерасположение.

По обычаю после погребения над царской постелью, на которой царь умер, в течение шести недель должны были совершаться панихиды на основании верования, что душа умершего шесть недель остается при ложе, пока не пройдет мытарств, то есть чистилища, поэтому в этих покоях царь Петр еще не жил, а у своей матери.

Две недели уже царствовал Петр; а царевна Софья в это время с преданными боярами Михаилом Милославским, своим дядей, и князем Хованским составила думу, как бы посадить на трон царевича Ивана. Тогда Иван Нарышкин, желая проникнуть в их тайные замыслы, стал напрашиваться к ним, говоря: «Я-де боярин да думной дворянин, мне пригоже быть там» и желал управлять государством до совершеннолетия царя Петра, чему Софья противилась, и они сильно поссорились с матерью Петра: с обеих сторон предъявлялись чрезмерные и непригожие требования.

Все это были искры, из которых вспыхнул большой огонь, когда в этом деле принял ближайшее участие князь Хованский5.

Будучи начальником стрельцов, он надеялся на них и старался их возмутить. С этой целью он открывал глаза стрелецким офицерам и головам, говоря им: «Вы сами видите, какое тяжелое ярмо наложено было на вас и до сих пор не облегчено, а между тем царем вам избрали стрелецкого сына по матери. Увидите, что не только жалованья и корму не дадут вам, но и заставят отбывать тяжелые повинности, как это было раньше; сыновья же ваши будут вечными рабами у них. Но самое главное зло в том, что и вас и нас отдадут в неволю чужеземному ворогу, Москву погубят, а веру православную истребят. В особенности обратите внимание на то, что у нас не было долгое время царя, да и теперь иметь его не будем, если нагрянут те государи, которые имели этот титул. Мы заключили вечный мир с королем польским под Вязьмой по Поляновский рубеж, с клятвой отказавшись на веки от Смоленска; а теперь Бог покровительствует нам, отдавая отчизну в наши руки, а потому необходимо защищаться не только саблями и ножами, но даже зубами кусаться, и, сколько сил Господь Бог даст, необходимо радеть о родной земле». Вместе со стрельцами были возмущены им и много боярских детей, дворян и простого народа.

Когда стрельцы поверили и примкнули к их партии, царевна Софья распустила по городу слух, приказав своим прислужникам кричать по улицам, что Иван Нарышкин убил царевича Иоанна, задушив его, а сама между тем скрыла его в своих покоях. Стрельцы поверили этому слуху и ударили в набат. Потом, по наущению Хованского, вооружившись полевыми пушками и всяким другим оружием, бросились к дворцу и стали сильно палить, производя перед дворцом шум, так что лошади из-под боярских карет разбежались, разбили челядь и поломали кареты. При виде этого боярами овладел страх, и они разбежались и попрятались, кто где мог. Между тем стрельцы, войдя во дворец, кричали: «Покажите нам тело царевича Иоанна, которого задушил Иван Нарышкин!» Тогда некоторые из бояр, столпившись вокруг царя Петра, выслали к стрельцам для увещаний Артемона и Хованского; стрельцы однако продолжали кричать: «Выдайте нам Ивана Нарышкина и покажите тело задушенного царевича Иоанна». Сначала Артемон кротко их убеждал и успокаивал, но стрельцы все кричали: «Выдайте нам тех, которые изменяют великому государю!..» Выслали сначала к ним князя Михаила Долгорукого, который отличался строгостью по отношению к ним. Он стал грозно говорить с ними, называл их бунтовщиками и обещал их перевешать и пересажать на колы… Стрельцы, уже рассвирепев, подняли его на пики, сбросили с крыльца и, убив его, выволокли на площадь на лобное место за Крым-город. После этого высланы были Артемон и Хованский увещевать их не производить бунта. Когда Артемон, выступив вперед, держал к ним речь, Хованский, стоя позади его, мигнул стрельцам. Те поняли этот знак и хотели тотчас схватить Артемона, но он успел добежать до царя Петра и схватил его под руку, – стрельцы ворвались и выхватили его из-под царской руки, сбросили его с крыльца на копья; потом сняли с него одежды, вывели за Крым-город и разрубили на части. Видя это, иные бояре разбегались, кто куда мог.