– Постирай, да поживее.

– Отвали, я тебе не прислуга! – Я отпихнул его тряпки назад, ему в руки.

– Придётся стать прислугой, если не хочешь неприятностей, – улыбнулся он глумливо, схватил меня за грудки, притянул к себе и прошептал, дыша мне в лицо смрадом гнилых зубов: – Если хочешь спокойно служить, будешь делать всё, что я скажу. А нажалуешься кому – жди беды.

Я с силой оттолкнул его.

– Забудь, как ко мне лезть, понял? Всё, что я могу для тебя сделать, – это дать тебе по роже!

Он только усмехнулся.

– Никак не запомнишь, где твоё место, сопляк? Придётся написать это на твоей шкуре.

– Да пошёл ты, – бросил я и прекратил разговор.

Несколько дней после этого он не лез ко мне. Я уж было обрадовался, что он отстал, – а он удумал такое, что не всякому подлецу в голову придёт.

Однажды он выбежал на палубу с криком:

– Братцы! Меня ограбили, братцы! Семьдесят гульденов! Да за что же? Да разве ж так можно? Я копил, а этот…

– Кто? Ты знаешь, кто украл? – посыпались вопросы.

Луиджи ощерил зубы и повернулся ко мне:

– А вот он! Сволочь! Молокосос!

– Ты что, очумел?! Я не касался твоих денег!!! – воскликнул я, опешив от такой подлости.

– Да я видел тебя возле моего сундука, трюмная крыса!!! – Его тёмные глаза горели злобой. – Видел! Не верите, ребята? Так поищите у него! Может, завалялось где!

Матросы спустились в кубрик и вскоре вернулись с деньгами.

– Точно, у него были!

– Я не брал! – повторил я, ощущая, что меня начинает трясти от несправедливости.

– Ты их ему подкинул, я точно знаю! – закричал Франческо и схватил меня за плечи – испугался, что я сейчас расквашу Луиджи физиономию.

– Запросто мог подкинуть, – кивнул Руджеро, мрачно глядя на Луиджи. – Он и не такое может.

– Говорите что хотите, вам ничего не стоит оклеветать честного человека! – Луиджи заголосил, как тётка на базаре. – Правда на моей стороне! Деньги нашли у этого молокососа! Не я нашёл – ребята!

– Ты не нашёл, ты их ему подбросил!!! – крикнул Франческо.

Роберто Марино стоял тут же и молча слушал, внимательно глядя на нас. А Луиджи побежал жаловаться начальству. Я думал, как доказать свою невиновность, но придумать ничего не смог. Да и мысли путались, по правде говоря. Я с такой подлостью ещё не сталкивался. Знаете, как бывает – понимаешь, что надо что-нибудь предпринять, но руки опускаются, и в голову ничего путного не идёт. Так я и стоял, сгорая от стыда непонятно за что, пока за мной не пришли.

Доказать, что не виноват, я не сумел, как вы уже поняли. Многие ребята подозревали, что Луиджи это подстроил, но доказательств против него ни у кого не было. А против меня – были. У меня аж заныло внутри, когда я понял, что теперь меня будут считать вором. Как вернуть доброе имя? Новое-то нигде не возьмёшь, ни за какие деньги не купишь… До этого дня я исправно служил, старался, и у меня всё получалось. Меня даже не наказали серьёзно ни разу. А тут в одночасье всё рухнуло. Вот уж верно говорят, что лучше потерпеть кораблекрушение, чем стать жертвой клеветы…

Долго с этим делом разбираться никто не стал. Я, конечно, твердил, что ничего не крал, но мои слова никого не убедили, тем более офицеров, которых совсем не интересовали наши разборки. К тому же я плохо говорил по-голландски, а они плохо понимали по-итальянски. В итоге капитан приказал дать мне две дюжины ударов воровской кошкой в присутствии всей команды, как полагается по закону за кражу. Воровская кошка длиннее и тяжелее, чем обычная, и узлы на концах у неё крупнее… Франческо ахнул, а мои внутренности словно сжала ледяная рука. Это ужасно, чёрт побери. И никуда не денешься – на многие мили вокруг океан. Да лучше пережить десяток штормов, чем такое! Какой же я дурак, что пошёл в море…

Вся команда выстроилась на палубе. Мне велели раздеться до пояса и привязали за запястья к поднятой решётке люка возле грот-мачты.

– Держись, Серджо, Бог тебе поможет! – выкрикнул Франческо. – Он помогает невинным!

Кто-то из офицеров цыкнул на него. Ко мне подошёл боцман, я краем глаза увидел в его руке большую девятихвостую плеть с узлами на концах. Такие узлы называются кровавыми – тугие, длинные, тяжёлые, вдвое толще самой верёвки. Каждый хвост этой кошки был толщиной в мизинец.

Боцман отступил на два шага, помедлил немного и ударил. Я ждал, что станет больно, но не думал, что так сильно. Ощущение было такое, будто в спину воткнулось сразу несколько ножей. Ад кромешный, у меня даже сердце зашлось. Я изо всех сил прижался щекой к решётке люка, к которой был привязан, и стиснул зубы. Осталось ещё двадцать три удара… О Дева Мария. Ну и в переделку я попал. Представил себе довольную физиономию Луиджи, и мне не пришлось прилагать особых усилий, чтобы молчать, – моя ярость молчала за меня.