Волнение горцев, проявившееся почти на всем протяжении Кавказской линии, и ограниченное число войск, назначенных для ее защиты, лишали нас возможности оказать какую-либо помощь Грузии, а между тем ее положение крайне беспокоило генерал-поручика Потемкина. С началом неприязненных действий кабардинцев и чеченцев прервалось наше сообщение с Грузией, и находившиеся там два егерских батальона казались обреченными на гибель. Они были лишены самого необходимого и в течение почти целого года не получали ни жалованья, ни обмундирования. Продовольствие их находилось в самом печальном положении. Ираклий, обещая обеспечивать продовольствием наши войска, доставлял провиант с крайним затруднением, неаккуратно и притом только муку, круп же батальоны вовсе не получали.

При смутных обстоятельствах и том положении, в котором находилась Грузия, можно было опасаться, что доставка продовольствия в будущем пойдет еще хуже, что не только нельзя будет сделать никакого запаса на случай движения и открытия военных действий, но что батальоны не будут получать его, даже оставаясь на месте. Для обеспечения наших войск оставалось одно средство: послать в Грузию русские деньги, чтобы командиры батальонов могли, не завися от царя, сами закупать продовольствие, но это было невозможно из-за прекращения сообщения.

«Грузинские дела, – писал князь Потемкин [229] , – меня меньше бы озабочивали, если бы не поступал тамошний начальник вопреки моим предписаниям. Я именно запретил раздроблять егерей на части: они должны быть вместе и брать позицию не самую передовую, ибо, отстоя несколько от идущего на них неприятеля, не подвергнутся первому оного стремлению. Грузины опрокинутые при них находили бы убежище, а неприятель – упор. Не знаю, будут ли уметь воспользоваться крепостью тамошних мест и есть ли где заготовленный провиант, дабы в случае превосходного нападения могли безвредно дожидаться помощи. Меня беспокоит положение Грузии, а паче состояние войск наших. Старайтесь всеми мерами удержать теперешнее стремление лезгин. Зима придет скоро, а между тем и фанатизм (к Мансуру) пройдет. Напишите Омар-хану (Аварскому), отвлекая его от нападения на грузин. Вспомните доброе его расположение, прежде вам оказанное, почему вы одобрили его верность к службе ее императорского величества, и что, к сожалению вашему, оставляет он вас в слове в то время, когда исходит к нему монаршее благоволение, поставляющее состояние его завидным».

Генерал-поручик П.С. Потемкин не находил другого способа помочь делу, иначе как разгласить, что в Грузию отправлен новый и весьма значительный отряд русских войск, и с этой целью приказал генерал-поручику Леонтьеву придвинуть к Моздоку Кабардинский и Бутырский полки и Донской казачий Грекова полк. Не ограничиваясь одним сосредоточением этих войск, а желая придать слуху большую достоверность, Потемкин поручил Леонтьеву предпринять с отрядом такое движение, «которое бы могло принято быть, как будто подлинно в ту сторону оно (войско) идти готово» [230] .

Ни распространение слуха, ни даже движение войск не устрашили и не обманули лезгин и прочие дагестанские племена, действовавшие одновременно против Грузии и войск, расположенных на Кавказской линии. Горцы хорошо знали, что все войска на линии заняты, что для прохода в Грузию для них существовал только один путь, представлявший большие затруднения для движения и в то же время весьма удобный для защиты небольшим числом вооруженных. Враги Грузии отлично понимали, что помощь со стороны России при тогдашнем положении дел была невозможна или, по крайней мере, весьма затруднительна, а потому готовились к вторжению в Грузию с полною надеждой на успех. Грузинские разъезды доносили, что скопище лезгин со стороны Джаро-Белокан намерено 16 сентября напасть на кизихские селения. По получении этих сведений полковник Бурнашев тотчас же выступил из Тифлиса и расположился в Сигнахе. Сюда приехал Ираклий II, а за ним стали прибывать из разных селений небольшими частями вооруженные жители, которые, собственно, и составляли то, что называлось царскими войсками.

Имея сведения о сомнительной преданности жителей Кизиха и опасаясь, что они перейдут на сторону неприятеля, полковник Бурнашев советовал Ираклию следовать в Кизих и, не допуская, чтобы мусульманские подданные Грузии соединились со своими единоверцами-лезгинами, атаковать последних при переправе их через Алазань. Царь не согласился с этим предложением и, по совету своих близких, намерен был действовать оборонительно, чтобы защищаться только от нападений в крепких местах Кахетии.

Омар-хан Аварский переправился между тем в Караагаче через Алазань с 11 000 отборного войска и, остановившись 15 сентября у подножия горы Накорцихе, выжег все сено, накошенное окрестными жителями.

Поутру 17 сентября в Сигнахе узнали, что неприятель уже переправился через Пору и, зайдя в тыл собранному в Сигнахе отряду, намерен двигаться к Тифлису. Имея в своем распоряжении не больше 1000 плохо вооруженных грузин, Ираклий не решался ни встретить ими неприятеля, ни даже отрядить часть конных для наблюдения за движением Омар-хана. По совещании с полковником Бурнашевым решено было оставить в Сигнахе больных, следовать как можно скорее кратчайшим путем через Магару к Тифлису и иметь в виду главным образом охрану столицы Грузии.

Пройдя двадцать верст, соединенный отряд остановился лагерем, в который приехал к Ираклию племянник ганжинского старшины Аджи-бека с 50 всадниками. Он сообщил, что Ибраим-хан Шушинский, пользуясь замешательствами в Грузии, хочет захватить Ганжинское ханство в свои руки, что шушинский хан уже лишил жизни находившегося в заключении и ослепленного Мегмет-хана Ганжинского, что, собрав войска, он уже подошел к Ганже и расположился в пятнадцати верстах от города, что Ибраим отправил к Омар-хану, своему шурину, 8000 денег и просит его прийти к нему с войском, чтобы овладеть Ганжей. Эта новость крайне опечалила Ираклия, не желавшего отказаться от Ганжи и все еще надеявшегося на подчинение ханства своей власти. Царя успокаивало только известие, что Аджи-бек обещал защищаться до последнего и сохранить преданность грузинскому царю.