Отступая к Тифлису и присоединяя стекавшихся с разных сторон вооруженных грузин, число которых достигло теперь трех тысяч, отряд пришел 18 сентября в Согореджи, где узнал, что лезгины, подойдя к Куре, остановились при урочище Карай всего в двадцати пяти верстах от столицы. Опасаясь, что неприятель, у которого было много конницы, сделает быстрый набег на Авлабар, предместье Тифлиса, Ираклий не надеялся, что жители окажут сильное сопротивление «не столько по малости могущих противиться, – доносил Бурнашев [231] , – сколько по внутреннему неустройству и неудовольствию мещан по причине сильных налогов от правящих городом».

Ранним утром 19 сентября Ираклий с Бурнашевым, выступив из Согореджи, следовали к Тифлису и по пути узнали, что неприятель, переправившись при Карае на правый берег Куры, перешел затем реку Алгета ниже селения Марнеули. Это движение указывало, что дагестанцы намерены соединиться со своими единоверцами и спешат в Борчалы, грузинскую провинцию, населенную исключительно магометанами. Предыдущие контакты и взаимная переписка давали лезгинам надежду, что мусульманские подданные царя соединятся с ними и отложатся от Ираклия. Сам царь был почти убежден в неблагонадежности своих подданных, однако, желая предупредить восстание, торопился преследовать неприятеля и по возможности не дать ему исполнить свое намерение. Ираклий отовсюду сзывал своих подданных на защиту отечества, отдавал распоряжения по защите Тифлиса и упрашивал Бурнашева поторопиться с переправой через Куру. Войска наши делали усиленные переходы и переправлялись через Куру в Тифлисе по мосту, грузины толпами сгонялись в стан Ираклия, который переправился на двенадцать верст выше Тифлиса вброд. Все, кто мог носить оружие, были призваны на защиту родины.

20 сентября Ираклий насчитывал у себя пять тысяч человек, усиленных восемью ротами русских войск и четырьмя сотнями ингушей и осетин, прибывших по вызову царя. Сделав переход в сорок верст, войска около девяти вечера достигли селения Марнеули, где и расположились лагерем. Омар-хан, вторгшись в Борчалы и не разоряя селений, взял аманатов и потянулся ущельем вверх по реке Дебеда к Ахтальским серебряным заводам, разорил их и церковь, овладел крепостью Агджа-Кале и, вырезав там 640 человек обоего пола, захватил в плен 860 душ, преимущественно греков, работавших на заводе [232] .

Когда наши войска вместе с грузинскими прибыли к ущелью у реки Дебеда немного выше крепости Агджа-Кале, неприятеля там уже не было: он ушел в глубь ущелья и, как говорили, потянулся к замку Лори. Ираклий не решался преследовать врагов и опасался войти в ущелье. Он не имел даже точных сведений, где находится неприятель, ибо толпа вооруженных грузин была не способна ни к какой разведке. В грузинских войсках царствовал полнейший беспорядок и непослушание. «В самом деле, – доносил Бурнашев [233] , – не только нет передовых отрядов, но с нуждою и ночные разъезды, а оттого не имеем мы скорых и верных о неприятеле известий: все толпятся около наших войск». Никто не слушал приказов; многие расходились по домам, так что для водворения какого-нибудь порядка Ираклий вынужден был употребить строгость, не приведшую, впрочем, к положительным результатам. Царь приказал ловить беглецов, но, хотя некоторым пойманным были обрезаны уши, побеги не прекратились, и царское войско скоро уменьшилось почти наполовину. Ираклий насчитывал до трех тысяч, но было ли столько, решить трудно, потому что это была толпа без строя, без дисциплины и без деления на части.

Для разведки вынуждены были вызывать охотников, которые за большую плату, пробираясь тайно по лесам и поднимаясь на горы, высматривали неприятеля издали и, дождавшись ночи, возвращались окольными путями. Они доставляли самые неверные сведения, притом только на третий день – время, за которое неприятель мог исходить всю Грузию вдоль и поперек.

В таком безвыходном положении Ираклий возлагал надежду только на новую присылку русских войск. Из лагеря при реке Дебеда он отправил к П.С. Потемкину третьего посланного с письмом, в котором писал, что, если через двенадцать или пятнадцать дней русские войска не прибудут в Грузию, страна эта должна погибнуть.

«Без нашей воли докучаем сим нашим писанием, – писал царь Потемкину [234] , – потому что по согласию турка и лезгина претерпеваем великое бедствие нашей земли, и может быть, что большее мучение и печаль случится. Мы не бережем себя, ежели кровь наша будет в пользу нашему отечеству, понеже никогда не жалели себя по должности нашей, кольми паче на сие время, в котором большие утеснения окружают нас и наши земли, где терпение бед и оказание храбрости предлежит всем. Но не чаем мы, ни народ наш, чтобы после нашей крови в покое и безопасности пребывали б наши и избавились от больших бедствий».

Мы видели, почему Потемкин не мог удовлетворить просьбу Ираклия. Он отвечал царю, что употребит все средства, чтоб оказать помощь, «но как можно послать войска, – спрашивал Потемкин, – когда дорога в Грузию вся испорчена? Я не замедлю приступить к исправлению оной, и тогда все, что от меня будет зависеть, исполнить не премину».

Предоставленный самому себе, грузинский царь все время оставался на одном месте. В это время Омар-хан, поднявшись по Дебеде до селения Узунлар в сорока пяти верстах от Тифлиса, отрядил одну партию к замку Лори, где та, не трогая укрепления, выжгла в окрестностях весь хлеб, сено и все, что только можно было истребить. Не встречая сопротивления и считая, что он нанес достаточное разорение Грузии, Омар-хан отправил к Ираклию грузинского дворянина Мурванова с объявлением, что готов помириться и стать союзником, если царь заплатит по пятидесяти рублей за каждого из пленных и положит ему, Омар-хану, ежегодное жалованье в десять тысяч рублей. Ираклий чрез того же Мурванова отвечал, что готов заплатить за каждого пленного по сорока пяти рублей – половину деньгами, а половину парчами – и что если Омар выйдет из его пределов за Алазань, тогда он поведет с ним дальнейшие переговоры. Не ожидая от Омар-хана удовлетворительного ответа, Ираклий отправил для подкрепления гарнизона в замке Лори семьдесят охотников с обещанием выдать каждому по пятьдесят рублей.

Помощь прибыла как раз вовремя, ибо 28 сентября Омар-хан атаковал Лори, но, не добившись успеха, скрылся из виду. Опять никто не знал, куда он направился. Прибывшие в разное время из Лори поодиночке грузины говорили только, что неприятель ушел, а куда – неизвестно. Прошло несколько дней, а сведений о неприятеле все не было, и Ираклий предполагал, что Омар-хан пошел на соединение с войсками Сулейман-паши Ахалцихского и что, получив от него помощь и несколько орудий, он устремится на Тифлис. Предположение это, казалось, готово было оправдаться, ибо 3 октября из Ахалциха вернулся один грузин, посланный туда Ираклием, который объявил, что видел лезгин у озера Топаравани, а на пути к Ахалкалакам узнал, что Сулейман-паша послал в Константинополь донесение о вступлении в Грузию Омар-хана и испрашивал у Порты указания, как ему поступать в данном случае. Ираклий счел за лучшее не ходить за неприятелем и отступил к Тифлису, как единственному месту, которое он при своих средствах намерен был защищать. Свое отступление он объяснял, однако же, тем, что намерен стать в центре своего царства и иметь возможность подать помощь во все стороны, куда бы неприятель ни устремился. По прибытии в столицу было получено известие, что Омар-хан пошел в Ахалкалаки, следовательно, на соединение с пашой Ахалцихским.