Неужели только двое моряков спаслись в тот несчастливый день? Ещё раз обошёл остов корабля кругом. Внимательно осмотрел каждую досочку сохранившейся носовой части обшивки. Но если была какая-то надпись, то краска давно осыпалась от дождя и мороза.

Интересно, сколько лет должно пройти, чтобы на углях вырос мох? Чтобы толстый слой мха вырос на мёртвом, сгоревшем дереве?

Где-то в этих местах, погибла в 1913 году экспедиция геолога Владимира Александровича Русанова на судне «Геркулес». Искали экспедицию в 1914-м и в 1915 году. Моторная шхуна «Эклипс» под руководством знаменитого норвежца, капитана Отто Свердрупа, вышла на поиски из Архангельска, имея радиостанцию на борту, но сама попала в ледовый плен. Близ устья Нижней Таймыры «Эклипс» вмёрзла в лёд и зазимовала.

Ледокольные пароходы «Таймыр» и «Вайгач» под общим руководством капитана Бориса Вилькицкого вышли из Владивостока, двигаясь Северным морским путём к Архангельску.

В августе 1913 года, встретив на траверсе м. Челюскина непроходимые льды, Вилькицкий приказал отвернуть к северу. Так был открыт огромный архипелаг: «Земля императора Николая Второго», который большевистское правительство переименовало затем в архипелаг «Северная Земля».

Navigare necesse est…

Увидев, что человек копается в земле, Черныш тоже стал с деловитым видом нюхать мох и раскапывать-разрывать его передними лапками. И не без результата. Вскоре он выкопал половинку нижней челюсти оленя с отлично сохранившимися зубами и несколько тонких нерпичьих рёбрышек.

– Вот спасибо, помощник хвостатый! Дай, поглажу тебя по головке. Заслужил! Теперь я вижу: эти люди здесь охотились!

Но Черныш тявкнул и отскочил. Во всём он доверял человеку, но притронуться к своей голове не разрешал.

– Ну, вот! Я приручить тебя собрался. А ты всё как дикий!

– Вау! (А мы, песцы, не приручаемся!)

– Так уж и не приручаетесь? Ты же почти совсем ручной. И еду из моих рук берёшь, и спишь рядом, и не обижаешься, если наругаю или шлёпну тебя за проказы. Давай будем жить вместе?

– Вау! (Нет, мы – кочевники. Мы любим бегать, разные другие места узнавать. Я тоже скоро убегу, а за еду спасибо, кто ж от еды откажется?)

– Говорят, вашего брата и на паковом льду видели, далеко-далёко от земли. Что же вы там едите? Ведь ни лемминга, ни куропатки там днём с огнём не сыщешь?

– Вау-вау! (Зато медведи есть!)

– Вам удаётся загнать и сожрать медведя?

– Вау! (Сожрёшь его, раскатал губу! Он сам кого хочешь сожрёт!)

– Не пойму тогда…

– Вау! (А мы за ним ходим. Добудет мишка нерпу или моржа, всё ведь не съест. Всегда останется мясо на косточках, лапки, морда, ласты, шкура. А тут и мы…)

– Так он делится с песцами? Не знал, что они такие благородные животные!

– Вау-вау-вау! (Какой там «благородные»! Обжоры ещё те! Но глупые. Ты видел, как медведь добытую нерпу жрёт?)

– Только в бинокль.

– Вау! (В бинокль всего не углядишь… Если мишка сытый, он лишь жирок объест с нерпы добытой. А всю тушу бросает и уходит за новыми приключениями. И тут нам пир горой! Все, кто из нашего брата есть в окрестностях, все прибегают на свежину. Важно быстрее бургомистров успеть. Совсем негодная птица. Начисто острым клювом всё выклюет, ничего не оставит. Мало того: если зазеваешься, и тебе глаз выбьет, а потом и заклюёт насмерть. Ну, естессно, и мы их тоже… Ляжешь на бережку, мёртвым прикинешься, а одним глазом смотришь. Ну и… в общем, как повезёт…)

– А если мишка голодный?

– Вау! (Тогда всё сожрёт, ни кусочка не оставит. Но шкуру не ест и на ластах довольно жил останется, чтобы погрызть раз-другой и наесться. Мы, песцы, народ не привередливый, ни шкурой, ни жилкой не брезгуем. Даже каменно-замёрзшее мясо едим. Подышим-подышим на него, оттаиваем и грызём.

– И что, босые не гоняют вашего брата?

– Вау! (Ещё как гоняют! Тут гляди в оба! Не успеешь увернуться, такую плюху получишь – летишь, как чайка!)

– Так что же вы в тундре не живёте? Мышей не едите?

– Вау! (Как это не едим? Лемминг – основное наше питание. Только не каждый год они бывают, мыши эти. И потом, тяга к странствиям у нас, охота к перемене мест, немногих добровольный крест, как вот у Онегина вашего, помещика богатого. Тоже ведь не сиделось ему: и там, и сям наследил…)

– Ну-ну, ты грамотный! Прям редкостный песец! Где учился-то?

– Вау-вау-вау! (До всего сам доходил… На заброшенных зимовках книжек навалом, на берегу моря – всяких фляжек из-под духов-шампуней, – начитаешься и нанюхаешься до одури! Мочевой автограф, если ты воспитанный песец, оставишь: «Нюхал, читал и пробовал на зуб недоросль Черныш», и бежишь себе дальше).