– Занимаетесь цигун? – раздался у меня за спиной чей-то голос.

Обернувшись, я узнал доктора Чжу, одного из преподавателей медицинского факультета. Как реагировать, я не знал.

– Э-э-э… – замялся я.

– Отвечайте, молодой человек.

– Ну, я немножко учился.

– Что ж, это замечательно, – и, видя мой испуг, он добавил: – Не беспокойтесь, я сам большой поклонник цигун. Я убежден, что западному здравоохранению есть чему поучиться у традиционной китайской медицины. Вы и целительством владеете?

– Кое-что умею, – несмотря на воодушевление доктора, я сохранял осторожность.

– Замечательно! Вы должны непременно заглянуть ко мне, мне хочется узнать побольше о ваших занятиях. Не волнуйтесь, я никому не расскажу о том, что видел. Вы же знаете, далеко не все разделяют мое высокое мнение об этих практиках.

– Да, знаю.

Хотя в то время в нашу повседневную жизнь постепенно входило все больше свобод, общество все еще было проникнуто атмосферой нетерпимости, установившейся в эпоху «культурной революции». Я боялся, что стану изгоем, а то и вовсе буду отчислен из университета, и поэтому очень старался, чтобы о моей практике никто не узнал.

К счастью, доктор Чжу сдержал слово, и мы стали друзьями. Но несмотря на все усилия сохранить занятия в тайне, на последнем курсе весть о моих способностях к врачеванию все-таки разлетелась по университету, когда, столкнувшись с нравственной дилеммой, я был вынужден раскрыть свой секрет тренеру Чэню. Звездой нашей легкоатлетической команды был энергичный спринтер Чэн Фэн. Ему, одаренному атлету, уже прочили прекрасное будущее, как вдруг в разгар осеннего семестра у него началось воспаление в большом пальце ноги. Поначалу он не обратил на это внимания и продолжал участвовать в соревнованиях, однако состояние ухудшалось. Палец почернел, из него сочилась мерзко пахнувшая жидкость. Когда боль стала невыносимой, Чэн Фэн обратился в медпункт. Выданные врачом антибиотики не помогли. И тогда спортсмен в сопровождении тренера Чэня поехал в больницу, чтобы проконсультироваться со специалистом.

– Есть опасность заражения крови, – заявил доктор. – Я настоятельно рекомендую ампутировать палец.

Чэн Фэн был в отчаянии и чуть не плакал, когда тренер делился новостью с командой.

– Может быть, я смогу помочь, – сказал я тренеру с глазу на глаз.

– Как?

– Я немного владею цигун.

«Современный человек» с «научным мировоззрением», наш тренер относился к традиционным способам врачевания без особого почтения. В других обстоятельствах Чэнь поднял бы меня на смех, однако в ту минуту в нем заговорил прагматик:

– Ладно, все равно терять нечего.

Чэн Фэн тоже согласился на лечение. Я снял с его ноги повязку. Палец выглядел ужасно.

В течение пятнадцати минут я направлял в пораженное место поток белой ци. На следующий день Чэн Фэн выглядел уже не таким бледным. Палец перестал гноиться. Через два дня я повторил процедуру в присутствии тренера. Спустя еще день палец порозовел.

– На вид намного, намного лучше, – изумленно сказал руководитель команды.

– И уже не так больно, – добавил Чэн Фэн.

После третьего сеанса я ощутил, что порочная энергия ци нейтрализована. Неделю спустя палец полностью зажил. И тогда по университету пошел слух о моих целительных способностях, однако вопреки ожиданию я не стал изгоем – напротив, люди проявляли интерес и искреннее желание узнать больше о практике цигун.

Когда семестр окончился, я вернулся домой, где пробыл несколько дней, а затем, как всегда в пору зимних каникул, отправился в храм Цзюи и прибыл туда холодным днем первой недели января 1985. Подъем на гору, на которой находился монастырь, был нелегким: у подножия тропу развезло, а выше – сковало льдом. Деревья стояли голые, порывистый ветер пронизывал до костей. Достигнув обители, я сразу направился в келью Сяо Яо.

– Здравствуйте, сифу, – поприветствовал я учителя, протягивая ему сумку с сушеными сливами.

Он встретил меня ласковой улыбкой:

– Да благословит тебя Будда.

Я сообщил ему новости моей учебы и заодно рассказал о Чэн Фэне.

– Ты правильно поступил, – сказал мастер, насыпая мне в ладонь семечек подсолнуха, смешанных с арахисом и финиками. – На-ка, перекуси.

Остаток дня и почти все время каникул учитель провел вместе со мной, что было для него нехарактерно. По утрам мы упражнялись у «радужного дерева», затем повторяли все, чему сифу когда-либо меня обучал. Он не передавал мне никаких новых практик, что также меня удивило. Вечерами мы подолгу беседовали, вспоминая былое и обсуждая личные дела. Сяо Яо относился ко мне скорее как любящий отец, чем как наставник.

Нередко учитель приносил мне целые груды продуктов из тех, что паломники жертвовали монастырю.

– Ешь, ешь, – настаивал он.

На исходе дня накануне моего отъезда мастер предложил:

– Пойдем поупражняемся у «радужного дерева».

Никогда прежде мы не практиковались там в вечернее время. Когда мы подошли к дереву, солнце уже заходило. Закончив занятие, к монастырю мы брели уже в темноте. Затем мы помолились в главном зале храма и удалились в келью учителя. Он был на редкость молчалив.