Шарахнувшись в сторону, он присел на край стола, едва не завалившись на него.

Я усмехнулась, скорее печально, чем злорадно и вышла из кабинета, плотно закрывая за собой дверь.

Что ж. Котлы ждут!

Вечером ко мне подошла Мелания, самая молодая из служанок и протянув тюк непонятно с чем, быстро проговорила что хозяин велел передать лично мне и дернув костистым плечиком, убежала по своим делам.

За пару месяцев что я здесь, со мной никто не старался поговорить, обходясь лишь общими фразами. Все держались обособлено, игнорируя меня, что в принципе не было плохо. Меньше всего я хотела к кому-то привязываться.

В тюке оказалась кожаная куртка, явно с чужого мужского плеча, теплые чулки и вязанный платок, из грязно серой шерсти. Какой своевременный подкуп.

Я все чаще и чаще начала закашливаться, мучаясь от боли в спине и теплые вещи сейчас были просто необходимы что бы я смогла пережить зиму. Мне бы еще парочку жмуриков и я быстро поправлюсь, но единственное что мне перепадало так это разогревающие розги и иногда холодный бульон, если оставался после ужина охраны. Но жрали они как добрые кони, не оставляя после себя почти ничего.

Укутавшись в куртку как в одеяло, я почувствовала легкий запах табака, как будто его долго носили в кармане, и кожа успела впитать запах, сохранив его на несколько лет. Расул иногда курил трубку. Он садился в мягкое кресло, перед камином и забивая пальцами тахминский табак, начинал дымить как скот, окружая себя туманом из дыма.

Сердце опять болезненно сжалось.

Я больше никогда не увижу его. Мою боль, мою ненависть, мою печаль и любовь. Его глаза больше никогда не будут полыхать гневом для меня, руки не будут болезненно сдавливать плечи выбивая слезу, а кожа не будет гореть под моими пальцами. Мы простились.

Он спас мою гордую и принципиальную жизнь, которая не приносила радости, делая дни похожими друг на друга.

Я сама пришла к его воротам, решив отдаться воле судьбы и увидеть его еще хотя бы раз. Какое бы решение он не принял. Я была готова пойти на растерзание Великому или быть убитой на месте, чтобы не достаться ему. Все что угодно, и все от рук Расула. Как бы он не решил.

Но мой демон переиграл, отправив меня в рабство, сохранив тем самым мою жизнь, оставив ее тайной для Великого. Но нужна ли мне такая жизнь?

Война не закончится еще много много лет, население будет вынужденно восстанавливаться столетиями, а нечисть… Нечисть так и продолжат использовать в военных целях, разводя как скот под началом Великого! Великого тирана, самодура и психопата, готового положить свой народ костьми на плаху, лишь бы урвать еще кусок ненужной земли!

Я умру раньше, чем этот кровосос, а Расул… Выживет ли он, играя на таком тонком лезвии, при таком кровожадном правлении?

От мыслей меня оторвал крик петуха, который сообщил, что все это время я спала и ночь подошла к концу, призывая меня подняться и преступать к работе.

В теплой одежде чистить котлы на холодном воздухе было гораздо легче, но чертов кашель саднил горло, и я то и дело отвлекалась, пытаясь прокашляться. Получив за медлительность пару раз розгами, я поняла, что голова медленно начинает болеть, а кожа нагревается, при этом будучи промёрзшей насквозь.

Жар.

Я боролась с недомоганием как могла, продолжая полоскать тряпки в ледяной воде и ослабевшими пальцами терла, как назло самый жирный котел.

Ближе к вечеру я уже мало что соображала, становясь все более медлительной и розги, проходившие по спине, становились все более и более мучительными.

— Сдыхает. — Услышала я мужской голос, когда мою голову за волосы приподняли в воздух.

— Может эта… Того ее?

— Думаешь?

— Вдруг заразная? Ты только вспомни как в прошлом году кто-то мор завез. Сколько тогда народу полегло.

— Угу.

— Надо в подвал ее, к остальным. Глядишь, обойдется.

Меня подхватили под руки и на гнущихся ногах потащили к подвалу, в котором я уже была, когда нас только привезли в крепость.

— Через пару часиков проверим, потом и прикопаем.

— Лучше сжечь.

— Костер заметят. Нам оно надо?

Меня затащили в помещение и в нос ударил запах сырости и гниения.

Видно тех, которых я тогда выпила, так отсюда и не унесли, оставив гнить на радость крысам.

Шаг и я кубарем лечу в пустоту, едва не сворачивая себе шею и громким хлопком приземляюсь на каменный пол. Хотела жмуриков? Будут тебе жмурики.

Дверь закрылась, разделяя меня с единственным источником света, заставляя погрязнуть во тьме.

Сознание едва теплится, и я стараюсь думать, но тело, побитое о ступеньки, нещадно болит, продолжая полыхать в нездоровом жаре.