Филлипс глубоко вздохнул. Крук с напряженным вниманием наблюдал за ним.

– Понимаете, к чему это вас приводит? – спросил он.

– Ну, хорошо, – произнес Филлипс, внезапно выбрасывая белый флаг, – вот вам вся правда. Я дал Керси деньги, чтобы спасти доброе имя моей жены и, соответственно, свое собственное. Врачу никогда не идет на пользу, если ползут слухи о том, что его жена покончила с собой.

– Ах, вот оно как вышло. А в свидетельстве о смерти фиксируется остановка сердца вследствие гриппа.

– Форстер тут не виноват. Он буквально валился с ног. Поэтому я ему позвонил, и он прислал свидетельство о смерти. Всё в полном порядке. Мы так все время делали. Государство не могло демобилизовать врачей из армии, чтобы бросить их на борьбу с эпидемией гриппа. Это открывало беспрецедентные возможности бессовестным и беспринципным субъектам. – Когда Филлипс говорил, у него дрожали губы.

– И «субъектшам» тоже, – согласился Крук. – Однако следует принять во внимание то, что грипп повергает больных в очень подавленное состояние, а ваша жена к тому же была инвалидом. Учитывая, что сразу после окончания войны большинство людей находилось не в здравом уме, для вас признание в том, что она приняла смертельную дозу лекарства, имело бы разрушительные последствия?

– Вы упускаете самое важное, – терпеливо проговорил Филлипс. – В тех обстоятельствах не могло существовать доказательств того, что она покончила с собой. Более того, настаивать на подобном выводе означало бы приписать ей такую ненависть и злобу, которую ни один человек, пусть даже самый бездушный, не смог бы спокойно выносить.

Крук с хитрецой поглядел на него.

– То есть вы мне говорите, что на самом деле не знаете, как умерла ваша жена?

– Совершенно точно, не знаю, – медленно ответил Филлипс. – Хотя, будь вы из полиции, я сказал бы, что это было самоубийство на почве психического расстройства.

– Но вы не смогли бы доказать, что все не произошло… как-то иначе?

– Нет, – очень тихо ответил Филлипс. – Не смог бы.

– А у вас нет желания рассказать всю правду? И запомните, я ведь адвокат, а не полицейский.

– Но… вы на их стороне?

Крук осклабился.

– Крук на стороне полиции? Вот вы им это скажите, а потом полюбуйтесь на их физиономии.

– Полагаю, я вполне мог бы изложить вам все факты, поскольку представляется вероятным, что они, скорее всего, все равно выплывут наружу. На самом деле Керси не выкладывала козырей до самого окончания похорон.

– Начните с самого начала, – настоятельно посоветовал ему Крук. – Откуда у нее вообще взялись козыри?

– Ей было вполне достаточно сложившихся обстоятельств. Малейший намек на… преступление… особенно в доме врача… означает полный крах репутации этого человека. Даже слух об убийстве сказывается на практике врача, подрывает ее, бог знает отчего.

– Нечистая совесть, – быстро пояснил Крук. – Обычный человек никогда не уверен на сто процентов, что сам не съедет с катушек и не станет доверять врачу, который уже проморгал одно убийство.

– Возможно, вы и правы. Тем не менее факты таковы. Моя жена заболела гриппом, как и несколько тысяч других людей. Мы с Форстером считали, что кризис миновал и она определенно идет на поправку. Разумеется, она много говорила о том, что стала обузой и вот-вот умрет. Врачи слышат массу подобных слов, так что я особо не обращал на это внимания. Но в тот последний вечер, когда я после ужина поднялся взглянуть на нее, она беспрестанно твердила об этом.

У меня был срочный вызов, ведь даже во время эпидемий люди продолжают ломать ноги, рожать детей или подхватывать корь. Мюриель попросила подать ей снотворную микстуру, говоря, что Керси зачастую настолько погружена в свои дела, что все время об этом забывает и ее приходится просить. Я напомнил ей, что мы наняли Керси именно для подобной работы, но она сказала: «Знаю, но терпеть не могу постоянно кому-то докучать». Я достал пузырек и стакан, поставил их рядом с кроватью, а потом она попросила меня налить микстуру. Форстер назначил довольно сильный препарат, и я сказал ей, что принимать его нужно с осторожностью. Она ответила, что пьет микстуру, только когда чувствует себя совсем измученной, но сегодня уверена, что на ночь лекарство ей понадобится. Я налил микстуру и убрал пузырек в ящичек с медикаментами. Пузырек был полон примерно на треть. Когда я спустился в коридор, мне встретилась Керси, сказавшая, что моей жене, кажется, уже лучше. Я ответил: «Да, но я хочу, чтобы Мюриель успокоилась, потому что мне она показалась немного истеричной». Сообщил, что налил ей снотворную микстуру и, по-моему, будет лучше, если она пораньше отойдет ко сну. Потом я уехал.

Вернулся я лишь около шести часов утра. Ребенка, к которому я ездил, пришлось очень долго приводить в сознание, затем поступил вызов из дома семейства Шоу, где умирала старая леди, просившая меня приехать, если я смогу. Я отправился туда примерно в четыре часа и успел, как выяснилось, вовремя. После этого, как я уже говорил, в шесть часов утра вернулся к себе домой. В прихожей мне встретилась Керси. Она сразу же сказала: «Ой, доктор, я волнуюсь за миссис Филлипс. Мне кажется… боюсь… что-то случилось». Полагаю, – добавил Филлипс, но так, как будто сам не очень верил, – что вы, юристы, иногда устаете до предела. В ту ночь я мог уснуть прямо на ходу. Я почти сутки был на ногах. Керси не могла выбрать худшего момента (с моей точки зрения) или наиболее благоприятного (с ее), чтобы взорвать заготовленную бомбу.

Крук кивнул. Он знал, что последует дальше, и симпатизировал врачу, на этом этапе еще не решив, является тот убийцей или нет.

– Естественно, – продолжал врач, – я сразу же спросил, что она имеет в виду, и та ответила: «Я не могу ее разбудить. Она какая-то вся осоловелая». Я спросил, посылала ли она за Форстером, а она ответила как-то странно и непонятно: «Я думала, что лучше бы, наверное, подождать, пока вы вернетесь. Я пыталась с вами связаться, но не знала, где вы». На самом же деле я говорил, что могу заехать к семейству Шоу, но когда я напомнил об этом Керси, та ответила: «Я знаю, но мне казалось, что мне лучше вам туда не звонить». Я не стал спорить, но поднялся в комнату к жене. Разумеется, не было ни малейших сомнений.