Хоакин не мог понять, к чему она клонит на этот раз. Магда была на пределе. Со всеми этими бесчисленными обследованиями, анализами, упражнениями она уже не могла понять, что от неё хотят. Хоакин посмотрел в её красные, воспалённые от постоянных слёз и расстройств глаза. Магда постукивала карандашом по столу. Он протянул руку, взял у неё карандаш и отложил в сторону. Ещё не хватало, чтобы психолог отказала им в пригодности из-за нервного истощения Магды. Спустя несколько секунд карандаш вновь оказался у неё в руках.

Чего же она от нас хочет?

– Мне бы хотелось, чтоб вы уяснили для себя одну вещь, – Сира сгребла фотографии в одну кучу и перевернула их изображением вниз, – у вас не будет никакого выбора. Вы не можете желать усыновить именно мальчика или девочку. Более того, вы не можете желать, чтобы ребёнок был синеглаз и белокур. Вы также не можете желать, чтоб он был похож на вас. Как происходит выбор? Никак. Некий чиновник в стране усыновления подбирает вам несовершеннолетнего. Будет ли он красивый, здоровый, европейской внешности, синеглазый или нет, от вас не зависит. У вас нет никакого выбора. Тот, кто будет подобран вам, должен быть вашим сыном или дочерью. Если вы откажетесь, вас поставят в конец очереди, и вы будете два или три года ожидать нового подбора. Вы это поняли? Надо отбросить пустые мечтания, ожидания и прочие установки. Вы готовы к этому? Итак, повторяем эксперимент.

Сира вновь разложила фотокарточки перед ними. Какой правильный ответ?

– Мы готовы усыновить любого несовершеннолетнего, которого нам подберут, – сказал Хоакин и перевернул все фотографии.

– Вот это мне нравится. А теперь давайте обсудим медицинские диагнозы – они у детдомовских детей делятся на врождённые и приобретённые, обусловленные пребыванием в интернате.

В основном все медицинские диагнозы содержат такую фразу: «Задержка психомоторного развития». Или задержка интеллектуального, психического или психоречевого развития. Поскольку многие рождены от родителей алкоголиков, то в истории болезни часто присутствует фетальный алкогольный синдром и перинатальная энцефалопатия. Гипертензионно-гидроцефальный синдром.

Хоакин переспросил:

– Гипертензионно какой?

– Гидроцефальный.

Магда старательно заносила все диагнозы в записную книжку с аистом на обложке. В клюве аист нёс пелёнку, из неё выглядывал улыбающийся малыш.

– Самое неприятное, – Сира продолжала металлическим голосом, – это то, что по этим диагнозам совершенно невозможно определить, какова степень поражения головного мозга и центральной нервной системы усыновляемого. Мы столкнулись с тем, что дети с вышеперечисленными диагнозами были абсолютно здоровыми и ничем не отличались от своих сверстников. В семье при соответствующем уходе и занятиях они быстро нагоняли домашних детей. Но бывали случаи, когда с этими же самыми диагнозами приезжали дети, которые находились на грани умственной отсталости, которые имели такие глубокие поражения головного мозга, что годами не могли интегрироваться в наше общество и нашу школу, плохо учили испанский и представляли огромное количество проблем для родителей.

Хоакин взглянул на Магду. Она зачем-то продолжала писать за Сирой, хотя было очевидно, что записывать последние несколько фраз не было никакой необходимости.

– Простите, Сира, вы хотите сказать, что ребёнок может оказаться умственно отсталым? Хоакин не мог поверить в то, что он слышит.

– Да, именно это я и хочу вам сказать. Вы должны осознавать, откуда берутся эти дети. И должны понимать те процессы, которые имеют место в усыновлении в России. Самые хорошие дети идут либо на внутреннее усыновление, либо разбираются американцами. Наш координатор в России объясняет процесс именно так. Нам остаётся, как он говорит, сито. Но не то, что внутри, а, наоборот, то, что просыпалось. То, что отказались брать американцы… Поэтому риск получить кота в мешке намного выше.

После изнуряющих занятий Хоакин почувствовал, что надо скрасить этот вечер. Решив, что не хочет возвращаться домой, он предложил Магде пойти в Mes'on Castellano [23] . У них было несколько любимых ресторанов, но этот он любил больше всего. Он позвонил, чтоб зарезервировать столик на террасе.

Все официанты знали его и Магду по имени, а некоторые даже знали, что они будут заказывать, изредка варьируя возможные комбинации блюд. Он чувствовал голод, видимо, из-за стресса от полученной от Сиры информации. Курсы всякий раз открывали всё новый и новый набор откровений. И чем больше они погружались в тему, тем больше он осознавал, на какую гигантскую жертву им предстоит пойти, прежде всего ему.

– Будьте добры, ассорти хамона и сыра и бутылку Marqu'es de C'aceres Gran Reserva [24] .

Подошёл сомелье, элегантный и идеально выбритый, вытянутый в струну, разогнул перед ними руку, на которой от ладони и до локтя лежала бутылка вина. Хоакин кивнул, и тот завозился с пробкой, приставив к бутылке нарзанник [25] . Взял за ножку фужер, плеснул вина, повращал фужер, осматривая на свет, как тягуче стекает бордовая жидкость по стенкам, и предложил Хоакину попробовать. Тот отхлебнул глоток, выждал положенную паузу и кивнул. Сомелье удалился, Хоакин поднял фужер и сказал:

– Магда, я хочу выпить за наше счастье! Я хочу, чтобы мы были счастливы! Это самое главное.

Магда дежурно улыбнулась, протянула ему фужер и сказала:

– Да, это самое главное.

Принесли закуски. Почувствовав первое насыщение, Хоакин продолжал:

– Дорогая, скажи мне, а тебе хорошо со мной?

– Да, конечно.

Магда отвечала на автомате, не подняв на него взгляда.

Хоакин почувствовал кинематографичность и искусственность сцены и подумал: «А что ещё ждать, когда естественным путём ничего не получается… Искусственное оплодотворение. Искусственное материнство. Искусственное отцовство. Искусственные дети. Искусственные отношения».