— 34 дня. — Ответил на мой вопрос полковник медицинской службы с простой и незатейливой фамилией Петров. — Шевелиться можешь?

Для затравки пошевелил пальцами на руках и ногах. Устал и снова покрылся потом.

— И то масленица… — Полковник откинул одеяло, отстучал на моих ребрах затейливый ритмичный мотивчик и потребовал открыть рот и сказать "а-а-а-а-а"!

Издевается, товарищ старший по званию, офицер…

Но рот пришлось открывать.

— Везунчик. — Петров с хрустом выпрямился. — Ты, случайно, не в рубашке родился? С серебряной ложечкой во рту?

— Нормальный я родился… Без мутаций! — Прохрипел я. — Жить буду?

— Теперь — однозначно — Да! Но пока — спать! — Подлый полковник взял из рук подошедшего медбрата инъектор и ткнул мне в шею. — Набирайся сил, моряк. Тебе еще жену радовать!

Утро действительно получилось утомительно-радостным. Если бы ни полковник, порвали бы меня обе семьи, вот к бабке не ходи — порвали бы!

Это он спас положение, честно дав семьям полчаса, а потом выгнав всех, кроме Анастасии, запакованной в белый халат, накрашенной и выспавшейся.

Потом зашел еще дядя Рома, принесший ворох фотографий нашего нового авто творения, уже ждущего меня в гараже.

Вот когда он ушел, я не выдержал.

— Настенька… Сколько я уже в больнице валяюсь? Только без вранья. — Предупредил я сразу, увидев, как сверкнули ее хитрые глазоньки. — И?

— Три месяца! — Выпалила Настя и мне пришлось укоризненно качать головой и закатывать глазки.

— Супруга моя дорогая… Собрать машину с нуля, за три месяца, конечно возможно. Можно даже пробить регистрацию у наших доблестных гайцов. Обкатать ее, облизать и вылизать до состояния идеала. Но, чудо мое, в тонированных окнах отображаются Зеленые ветви деревьев! И стоит машина — на чистом асфальте!

— Почти год. — Сдалась Настя. — Десять месяцев.

— Охренеть!

Весь июль мы положили на обучение меня, любимого. Я снова учился ходить, держать ручку и ругался, ругался, ругался. Ругался с Настей, упорно меня опекавшей, с обеими семьями, требовавшими моего отъезда "за бугор", в лучшие клиники, ругался с Федоровым и Семеном, с какого-то дуба считавшими, что в случившемся со мной, есть их вина.

Особенно хотелось стукнуть Семена, вытащившего меня с глубины, в нарушении всяческих правил и инструкций.

Самое плохое, что со мной могло произойти — уже произошло: инсульт. Правая сторона и левая сторона, две таких больших разницы… Первое время, пока Настя упорно пыталась покормить меня с ложечки, от злости и собственной слабости хотелось плакать, орать и биться в истерике.

А теперь…

В "Гэндальфе", отныне, я только пассажир.

Выписка из больницы прошла шумно и весело: забирали меня на пяти машинах, к всеобщей потехе госпиталя. Ради такого случая, я отложил в сторону "подпорки" и вышел из дверей без чьей-либо помощи.

"Гэндальф" удался на славу!

Низко посаженный, с широкими дверями и 19-ти дюймовыми дисками, он лишь отдаленно напоминал своего донора, ВАЗ-21011, цвета "Золотое руно". Мастера дяди Ромы, заполучив мои расчеты, кое-что, все-же, сделали по-своему. Получилось несколько не обычно, но очень изящно. Единственное, что меня сразу дернуло поскандалить, это снова роторный движок, словно мир на них клином сошелся! Однако, размер и вес, это факторы для автомобиля совсем не маловажные, так что я заткнулся, признавая свое поражение "теоретика", от рук жестоких "практиков". Дядя Рома проболтался, что на "Гэндальфа" облизывается московский "Стрелок", встав в контры с питерским экстрималом "Чехом". В шутку, предложил ему выставить машину на аукцион — торги в Америке, мол, пора покорять и заокеанье!

Дядя Рома отсох от свалившегося предложения и лишь хлопал на меня глазами, словно я ему, как минимум, открыл ту же самую Америку.

Настя, услышав разговор, встала крестом, заявив, что "Гэндальфа" отдаст не раньше, чем я встану на ноги и сделаю ей новую машинку!

Знал я, чувствовал, что не все так просто. Что подарок 60-ти метров глубины совсем не так груб и изощрен. Что упущенные 200-т литровые бочки, которые пришлось поднимать со дна водохранилища, совсем не то, что было написано в сопровождающих документах.

Знал, но, как любой человек верил в то, что мне все кажется, что я сам себя накручиваю.

Первый приступ догнал меня в августе, сразу после известия, что пропал Фарата. Просто вышел из дома и больше его никто не видел. Второй — совпал с комой Пашки, начавшейся ни с того, ни с сего, в одночасье.

Полковник трижды прогнал меня по всем анализам, а потом, плотно закрыв дверь к себе в кабинет, выложил карты на стол.

Криво легли карты, косо, да еще и просыпались на пол, мастями вверх, как в дурных фильмах о Диком Западе, с его картежными войнами в салунах.