«Путь аргоси. Что бы это ни значило».

Я хотел отвернуться, но она протянула руку и взяла меня за подбородок. Хватка у нее была цепкой, ей даже не помешало то, что мы ехали верхом.

— Линий становится больше каждый раз, как ты используешь магию, верно?

— Тебе кажется, — сказал я, стряхивая ее руку. — И вообще, как еще мне защищаться, если ты не учишь меня боевым приемам аргоси?

— Сколько раз говорить тебе, малыш, таких приемов не существует, — она достала из жилетного кармана длинную тонкую курительную соломинку. — Драцца — тоже не путь аргоси.

«Драцца» — так Фериус говорит всякий раз, как я влипаю в неприятности.

— Но я же видел, как ты побила этого амбала в городке. Он же был здоровый, как буйвол.

— Не маленький, — согласилась Фериус. — Но я с ним не дралась. Я с ним немного потанцевала.

— Его удар обычному человеку голову бы снес. У тебя челюсть небось железная!

Она улыбнулась, словно я сказал что-то смешное, и зажгла свою соломинку от спички, извлеченной из рукава льняной сорочки. Глубоко, медленно затянувшись, она выпустила густой клуб дыма, окутавший нас голубовато-белой пеленой.

— Малыш, челюсть у меня не крепче твоей. Или любой другой. Вспомни, что ты на самом деле видел, а не то, что ожидал увидеть.

У меня хорошая зрительная память — развилась за годы практики представления заклинаний перед тем, как их сотворить. Я вспомнил драку. Фериус, отставив правую ногу назад и наклонившись вперед, подставила челюсть противнику. Косой замахнулся, и вся сила разворота ее бедер и плеч ушла в его удар. А потом… Было что-то странное в том мгновении. Все произошло слишком быстро, чтобы толком рассмотреть, но когда я задумался о том, что же я видел, я мог поклясться, что, к тому моменту, как удар Косого достиг цели, Фериус не только развернулась на 180 градусов, но и всем телом отклонилась назад. А это значило, что ровно в тот миг, когда кулак коснулся ее лица, Фериус развернулась, в точности следуя за линией удара, чтобы ослабить его силу.

— Ты обманула его, — вдруг сказал я. — Выглядело так, как будто он тебе врезал, но ведь он тебя едва зацепил, так?

Фериус потерла челюсть.

— Он меня зацепил достаточно. Не то сообразил бы, что я увернулась от основного удара.

— Но двигаться так быстро, это же…

— Танец, — сказала она.

Изучая магию, прежде всего учишься точности. Заклинания — точная наука. Каждый слог, каждая соматическая фигура, каждый образ, который рождается в голове, — все должно быть безупречно. Но вся моя наука и близко не подходила к тому, что должна была уметь Фериус, чтобы провернуть такое.

— Расчет времени должен быть идеальный, — сказал я почти шепотом.

— В танце нужно чувствовать время, — ответила Фериус, как будто это все объясняло.

У меня это все еще в голове не укладывалось.

— Но ты должна была точно знать, куда он ударит. Но как ты могла это знать? Разве что…

И тут до меня дошло: там, в городке, она точно указала пальцем на свой подбородок и наклонилась вперед, так, что ему было удобно бить только туда. И все равно — каждое движение, угол наклона — все должно было быть идеально выверено.

— Он мог сломать тебе шею.

— Мог.

Я почувствовал, что щеки у меня налились краской от стыда.

— Ты рисковала жизнью, чтобы спасти меня. Опять.

Фериус поправила шляпу и заправила под нее выбившиеся кудри.

— Я вся такая благородная, да?

Не успел я ответить, как она пустила лошадь рысью, и моя тоже прибавила ходу.

— Давай-ка отъедем подальше от этого городка, — сказала она, — чтобы мне не пришлось демонстрировать благородство дважды за день.

В ту ночь мы разбили лагерь, как обычно. Фериус отправила меня собирать хворост, а сама расставила свою любимую коллекцию ловушек. Она ни разу не дала мне на них взглянуть, что бесило меня несказанно. Рейчис отправился на охоту и притащил слегка изуродованные останки кролика в дополнение к нашему ужину. Мех белкокота приобрел зеленовато-бурый оттенок, а полоски стали похожими на тонкие угловатые веточки полыни.

Белкокоты умеют менять цвет шкуры, чтобы сливаться с окружающей средой, и поэтому они отличные охотники. Любимая тактика Рейчиса — спрятаться за кустом. Ведь к тому времени, как кролик или любая другая мелкая зверушка подберется настолько близко и догадается, что перед ней не просто какой-то особенно пышный куст, станет уже слишком поздно.

Мой народ кроликов обычно не ест, но мне они нравятся. Заметьте, однако, ничто не может внушить отвращение к вкусу любого животного быстрее, чем звуки, с которыми Рейчис его убивает. Проблема не столько в том, с какой свирепостью он в них вгрызается, сколько в том, что он продолжает беседовать с ними, когда они уже умерли.