Ситуация достигла пика примерно через три недели после происшествия в кухне. Пол вызвал меня по телефону, велев прихватить с собой нужную ему папку. Когда я шла по коридору, ноги у меня словно налились свинцом. Сюзан увидела меня и низко наклонила голову, притворяясь, что печатает на машинке. Я вошла в кабинет. Пол сидел за столом, водрузив на него ноги. Он окинул меня цепким взглядом, ухмыльнулся и велел закрыть дверь.

– Чем я могу вам помочь? – спросила его, сохраняя дистанцию.

– Я же сказал тебе закрыть дверь. Сделай, что сказано, и иди сюда. Мне нужен массаж, – буркнул он.

– Прошу прощения? – ошарашенно пробормотала я.

– Ты меня слышала. Вчера вечером я вывихнул колено. Мне нужно каждый день делать массаж, пока не станет легче. А теперь делай, что говорят! Пора уже тебе понять, где твое место. Меня тошнит от твоих ханжеских ужимок! – рыкнул он.

Я возмущенно ахнула. Страх потерять работу сменился яростью. Мне надоело чувствовать себя жертвой всякий раз, приходя сюда, и я больше не собиралась с этим мириться.

– Это не входит в мои должностные обязанности. Обратитесь в массажный салон! – заявила я ему, внезапно успокоившись. – Что же до моего «места» – оно никогда не будет на коленях у отвратительного извращенца!

С этими словами я бросила папку ему на стол, развернулась и пошла к своему столу. Собрала вещи и покинула здание, сохранив при себе достоинство и гордость. Я не знала, что ждет меня в будущем, но понимала, что встречу его с новообретенной силой, смелостью и, самое главное, самоуважением.

Со временем я нашла другую работу, где чувствовала себя в безопасности, где меня ценили за то, что я делала, а не за половую принадлежность.

В тот день, много десятилетий назад, я была «одна в поле воин». Сегодня я с радостью вижу, что женщины объединяются, постепенно делая этот мир более благоприятным и безопасным местом для себя.

Стоя у койки, врач спрашивает мою семнадцатилетнюю дочь:

– Пайпер, тебе нравится учиться?

Скрещенные на груди руки разоблачают его план – дискредитировать ее жалобы на физическое недомогание и выгнать из больницы. Мы уже не первый раз сталкиваемся с такими вопросами.

Я понимала, к чему он клонит, и мне, как матери, до смерти хотелось вклиниться в разговор, чтобы защитить дочь, но нужно было, чтобы Пайпер ответила сама. В конце концов, я не смогу защищать ее от таких обвинений всю жизнь. Я ждала ее ответа. «Не повышай голос, – думала я, – иначе он обвинит тебя в дерзости. Не запинайся, иначе будешь выглядеть неуверенной. Не плачь, иначе он навесит ярлык депрессии. И, самое главное, не одобряй его поведения молчанием».

Она посмотрела в глаза человеку в медицинском халате, нависшему над ней, и сказала:

– Конечно, нравится. Я учусь в частной школе и взяла программу повышенной сложности, она гораздо интереснее и позволит мне впоследствии поступить в хороший университет.

«Молодец, девочка, – думала я. – Отличная защита».

Но врач сдаваться не желал.

– Ты часто пропускаешь занятия?

– Вы, верно, шутите? – удивилась она. – Когда учишься по продвинутой программе, прогулять один день – все равно что прогулять неделю. За весь этот учебный год я пропустила только два дня. Терпеть не могу оказываться в отстающих, – Пайпер перевела на меня взгляд, и я подбодрила ее улыбкой.

Она могла бы рассказать ему, как во время уроков то и дело бежит со всех ног в туалет, где ее выворачивает наизнанку, а потом потихоньку возвращается за стол в классе, словно ничего не случилось. Или упомянуть, что перед первым звонком, пока ее подруги обсуждают вчерашний вечер, она идет в кабинет медсестры, чтобы сделать себе инъекцию гепарина в живот. И что во время обеденного перерыва она снова идет к медсестре, чтобы проглотить одну из многих горстей таблеток, которыми ей приходится давиться каждый день, чтобы в принципе иметь возможность ходить в школу. Но она знала, что не стоит вручать ему такое оружие. Чем больше фактов она сообщит мужчинам в белых халатах, тем больше вероятность того, что ее заклеймят симулянткой, притворой. Она уже научилась говорить им как можно меньше.

– Может быть, это просто твои «ежемесячные гости», – презрительно выплюнул он.

Пораженная, я заглянула в глаза Пайпер и увидела, как мгновенная растерянность уступает место изумлению.

Очевидно, он счел ее слабачкой, не способной терпеть менструальную боль. Тут я уже не могла себя сдержать:

– Вы действительно считаете, что ее увезли на «Скорой» из-за месячных? Вы сознаете, что ее перевезли сюда на машине «Скорой» из другой больницы, верно? Если бы дело было в менструации, в той, другой, больнице посмеялись бы над ней и отправили домой. Но они сочли ее состояние достаточно серьезным, чтобы отправить ее сюда.