Состояние здоровья Мэтью действительно улучшалось. С ним работала целая команда профессионалов, и он развивался. Он делал первые шаги, произносил первые слова и начинал есть нормальную еду. Я аккуратно и дозированно рассказывала Ричарду об успехах сына.

– Ну, вот видишь, – отвечал Ричард. – Я всегда говорил, что у него все в порядке.

Муж испытывал облегчение от моих слов, но вел себя по отношению ко мне очень покровительственно.

Мне хотелось верить, что Ричард прав относительно Мэтью и нашего брака, но чем лучше становилось здоровье сына, тем больше портились мои отношения с мужем.

Однажды Мэтью выдал матерную тираду, точно повторяя слова отца. Оливия часто спрашивала меня: «А почему все папы такие злые?» Я поняла, что больше не могу поддерживать брак ради детей.

Я сказала Ричарду, что хочу жить раздельно. Он ответил, что я не имею права его бросать – я вкладывала недостаточно сил в наши с ним отношения. Кроме того, он не может себе позволить платить за два дома.

– Ты не в состоянии жить одна, ты ведь даже не умеешь косить траву и расчищать снег, – сказал он мне.

На следующий день я вместе с детьми переехала к моим родителям. Я твердо решила, что мои дети не будут расти в атмосфере неуважения, манипуляций и вражды. Мы с Ричардом начали ходить к психоаналитику. Но эти посещения ни к чему не привели, потому что, по мнению Ричарда, я была виновата в том, что мы расстались. Я поняла, что развод неизбежен.

Другой специалист помог мне понять, что психологическое насилие не менее деструктивно и опасно, чем аутизм. Ричард никого из нас не бил, но слова способны ранить так же больно, как и физическое насилие. Перепады настроения, унизительные комментарии подавляли мою личность не меньше, чем рукоприкладство.

На получение развода ушел целый год. В это время я жила по новому принципу: «Люби себя за то, какая ты есть, а не за то, какой тебя хотят сделать другие». Я снова обрела самоуважение и живу, полагаясь только на себя. Я перестала мысленно репетировать разговоры с Ричардом и вздрагивать при звуке его голоса. Судья дал нам развод, и я получила свободу и свою девичью фамилию. Теперь я уже не миссис Несчастная.

Был поздний вечер, и я стояла на коленях, уронив пульсирующую болью голову в мокрые от слез ладони. Я силилась подавить рыдания, которые грозили разбудить двух моих маленьких детей.

Звонок раздался несколько часов назад: я получила эту работу. После пяти собеседований, трех презентаций и десятков образцов письменных заданий я получила щедрое предложение. Предложение, которому я искренне радовалась бы в любой другой момент своей жизни, но сейчас он причинял мне только душераздирающие мучения.

Предложение, на которое надо было дать ответ на следующий день.

Несколько лет назад, когда родился мой первый ребенок, я спрыгнула с высокой ступеньки очень крутой карьерной лестницы. Мои знакомые думали, что я спятила. Потом, когда моей дочери было три года, а сыну – всего пара месяцев, меня бросил муж. К концу того первого ужасного года моя финансовая стабильность дала опасный крен.

И вот у меня появился шанс восстановить карьеру, снова оказаться на коне. Перестать считать копейки, снова стать успешной молодой леди в дорогом костюме.

Но все это казалось неправильным.

Более того – нестерпимо ошибочным.

Прежняя карьера претендовала на весь объем времени, энергии, креативности и страсти, какой у меня был. Я по-прежнему обладала всеми этими качествами, но с удовольствием тратила их на семью. Продолжая одной рукой помешивать варево в профессиональном котле, я считала свою работу в СМИ своего рода гарниром, а своих детей кормила основным блюдом. Теперь же, столкнувшись с решением «все или ничего», я представила, как отставляю детей «на заднюю конфорку», после чего у них, совсем недавно имевших двух родителей, остается меньше одного.

Это никуда не годится.

Любительница свободы со стремлением к независимости, я никогда не поддавалась стадным инстинктам. В результате я часто принимала непопулярные решения. Я дерзко окончила старшие классы экстерном, дерзко стала журналисткой в семье ученых, а потом, годы спустя, дерзко решила дать своим детям домашнее образование (высший акт бунта).

В прошлом я следовала зову сердца и оказывалась права, но сейчас неверный ход мог серьезно угрожать благополучию моих детей. Для многих других людей решение было бы очевидным и простым: уцепиться за такой потрясающий шанс, обеспечив себя защищенностью и престижем, которые могла дать новая работа. Но меня необходимость принять такое решение съедала заживо: согласиться на эту работу значило пойти наперекор сердцу.