— Вера сказала, что у вас что-то личное, Владимир Евгеньевич. – Неведение хуже смерти, поэтому, после короткого обмена привычными вопросами и ответами, я вывожу разговор в нужное русло. – Все… в порядке?

— Я чего пришел-то. – Туманову определенно неловко, хоть у этого мужика стальные яйца. – Ребенок наш… кажется… В общем!
– Он смахивает рукой невидимую пелену прямо перед собой, и выкладывает на стол фотографию со мной, обклеенную объемными сердечками. – мать нашла у нее в комнате, вбила себе в голову, что ты нашему Ребенку… Голову ты ей как будто морочишь, вот.

Еб. Твою. Мать.

*******

Мне нужна минута, чтобы еще раз переварить происходящее. Это как будто я смотрел классное интересное кино, а на середине в нем вдруг оказались кадры из третьесортного ужастика и кровь из кетчупа обильно хлещет прямо в мой попкорн прямо через экран.

Еще раз смотрю на фотографию. Скорее всего, она из моего инстаграмма, потому что вот так навскидку я даже и не вспомню, чтобы слал Тане фотографии. В основном это она шлет мне свои. Сердечки сверху забавные и я запросто могу представить, как она сидела с клеем и усердно превращала мою фотку в… вот в это. Тогда, на даче у Марика, она и правда сидела над учебниками: сосредоточенная, собранная, маленькая деловая малышка, которую ужасно сильно хотелось отвлекать. Кажется, тогда у меня впервые случился порыв просто так покрасоваться перед женщиной без футболки. И кажется тогда же она впервые в спину вытолкала меня из комнаты чтобы не мешал ей учиться.

— Я не морочу голову вашей дочери, - говорю чистую правду. Говорю не особо уверенно, но это действительно так: никогда, ни единым словом я не дал Тане повод думать, что…

— Прости, Антон, - Туманов с облегчением опадает спиной на стул. И, не дав мне вставить и слова, продолжает: - Прости, что я тут… как снег на голову. Мать вбила себе в голову черт знает что, и мне вот, старому, мозги запудрила.

Я открываю – и закрываю рот. Пытаюсь понять, что вообще происходит, а Туманов уже берет фотографию и сует ее обратно в карман.

— Таня у нас поздняя, ты знаешь.

Знаю. Он часто рассказывал, что младшая дочь далась им тяжело, потому что роды были поздние и врачи ставили очень неблагоприятные прогнозы. И еще о том, что Таня родилась слабенькой, провела первые недели в боксе под искусственной вентиляцией легких и врачи не давали никаких шансов, что ребенок вообще будет полноценным. Он много чего рассказывал именно о младшей, а вот о Нине рассказывал редко. Говорил только, что они с женой очень гордятся ею и что она никогда их не подводила.

— Она всегда была очень влюбчивая, - продолжает Туманов. – Находила какого-то пацана из телевизора и начинала вырезать ее фотографии из журналов и газет, обвешивала комнату, писала любовные письма. Мы с женой боялись, что когда-то кто-то ответит ей взаимностью и наш Ребенок сбежит из дома.

Я продолжаю жестко тупить.

Влюбчивая романтичная Таня? Запросто в это поверю. И поверю в то, что она достаточно сумасшедшая, чтобы писать письма певцам или актерам, и засыпать в обнимку с мишкой, к лицу которого прилеплена фотография разбившего ее сердце красавчика.

Собственно, я ведь тоже…

— Антон?

Я вскидываюсь, не сразу соображая, что Туманов уже несколько секунд безуспешно пытается привлечь мое внимание.

— Не обижайся на старого. – Он поднимается, протягивает ладонь, и я на автомате ее пожимаю. – Сам знаешь, как женщины могут голову заморочить. Сам не понимаю, как вообще подумал, что ты и наша Таня… Ты ж ее на сколько?

— Тринадцать лет, - машинально отвечаю я.

— Тебе своих детей пора, Антон, а я тут… Ты ж не нянька!

Нет, я не нянька. Я тоже «красавчик, которого захотела Таня».

Только в отличие от остальных, я «ответил на письмо».

— Увидимся второго? – спрашивает Туманов.

Второго февраля – день рождения моего отца, шестидесятилетие и по случаю юбилея мать организовывает для него ресторан, старых друзей и родню. И, само собой, Тумановы, как друзья семьи, будут там в полном сборе. Хоть я надеялся, что Таня не придет, потому что понятия не имею, как нам вести себя на людях и держать себя в руках. Особенно после выходных у Марика, когда мы оба распробовали открытые отношения.

— Да, конечно, увидимся.

Я сам провожаю его до двери и остаюсь на крыльце, чтобы покурить.

Сейчас, если оглянуться назад, не понимаю, где были мои мозги, когда я предлагал Тане быть моей любовницей. Точно в жопе.

Я знаю, что что-то не так, когда возвращаюсь вечером домой.

Сегодня у меня снова поздняя тренировка, но в последний момент Антон отменил нашу встречу, хоть обычно сам подвозит домой, когда так задерживаюсь. Говорит, что ему спокойнее, когда он видит, что я зашла в подъезд. Но сегодня мы как-то очень скупо поговорили минуту по телефону, Дым сказал, что у него внезапно важные дела и он уже вызвал мне такси. Уже в машине я не выдержала и написала ему, все ли хорошо, и он ответил коротким «Да, просто работа».