А с дерева опять слышались ребячьи голоса:

— Дядя адмирал! Смотрите, падает!

— Загорелся!

— Это наши сбили!..

Я не видел падающий «юнкерс», но в душе радовался.

Несколько десятков самолетов, кружащихся среди массы белых облачков зенитных разрывов, по одному начинают пикировать на линкор «Марат». Взрывы один за другим… Пламя вырвалось из носовой части корабля. Опять взрывы, и опять огромные клубы огня.

Отчетливо вижу, как громадная фок-мачта с трапами, рубками, мостиками и площадками, сплошь усеянными фигурами в белых матросских робах, медленно отделяется от корабля, не очень быстро валится в сторону, а затем разделяется на части и с грохотом обрушивается в воду… Чуть ниже мачты так же медленно поднялась и орудийная башня, ее три 12-дюймовых орудия разламываются и тоже летят в воду. Бухта кажется кипящей от массы брошенной в нее раскаленной стали…

Исчезла носовая часть линкора, не видно его первой трубы. Сотни голов плавают в воде, над ними висит облако дыма. И как бы яростно ни били зенитки, отчетливо слышу нарастающий гул человеческих голосов.

Страшно!

Кидаюсь через дорогу в управление тыла, звоню на БФКП, приказываю немедленно все санитарные машины направить к Рогатке и в Петровский парк. Шлюпки, катера, буксиры уже поднимали из воды моряков.

Балтийские истребители беспрерывно атаковали фашистов, но что могли сделать шесть наших асов против целой армады пикировщиков?! Несколько самолетов они сбили. Остальные ушли…

Словно исполинским ножом, отсекло всю носовую часть линкора до второй башни. Корабль сел на грунт. Три другие его башни остались в строю. Удивляешься мощи и прочности этих кораблей старинной русской постройки.

Когда я поднялся на линкор, палуба была уже прибрана, все лежало и стояло на своем месте. И, только подойдя ко второй башне, я очутился на краю пропасти — здесь обрывалась палуба… Дальше корабля просто не было. Я стоял над вертикальной стеной. Казалось, что видишь корабль в разрезе. А впереди — море…

Забегая вперед, скажу, что через несколько дней орудия второй, третьей и четвертой башен «Марата» вновь громили врага, а матросы мелом писали на снарядах: «За раны нашего корабля!»

В молодости, с 1921 года, я плавал несколько лет на «Марате» старшим штурманом, и сейчас было тяжко, очень тяжко видеть изувеченный родной корабль. А кругом уже кипела жизнь. Выдержка и организованность тысячного коллектива линкора не поколебались.

Около двухсот командиров, старшин и матросов ранило и убило. Погиб и командир корабля, прекрасный моряк, капитан 2 ранга Иванов. Он по тревоге находился в носовой боевой рубке, и здесь его настигла смерть.

Мы возвращались на командный пункт, приходилось объезжать глубокие воронки от бомб. Улицы были завалены кучами щебня, кое-где разбило трубы водопровода и из земли поднимались фонтаны воды. Морзавод и госпиталь, окутанные пламенем и дымом, производили страшное впечатление.

Налеты пикировщиков с небольшими перерывами продолжались весь день и вечер.

Далеко за полночь подводили мы довольно печальные итоги дня и готовили донесение в штаб Ленфронта и в Москву. Комфлот педантично и последовательно допытывался у летчиков и командиров ПВО, почему почти сразу после сигнала воздушной тревоги посыпались бомбы на корабли. Что это, «прохлоп» наблюдения или что-то другое, допытывался адмирал. Выяснилось, что противник применил хитрый тактический прием. Самолеты вылетели с наших же аэродромов, теперь занятых немцами. Они сперва шли на Петергоф, затем резко изменяли курс, поворачивая на Кронштадт. Расстояние от Петергофа они пролетали за считанные минуты и неожиданно оказывались над городом и кораблями. Этим и объясняется, что воздушная тревога объявлялась всего за одну-две минуты до бомбежки…

23 сентября и в ночь на 24 сентября на Кронштадт налетало всего 272 пикирующих бомбардировщика. Сильно пострадали Морзавод и Морской госпиталь. Попадания были в минный заградитель «Ока», в эсминец «Грозный». Две стокилограммовые бомбы разорвались на крейсере «Киров». Однако все корабли остались в строю.

Хуже обстояло дело с лидером «Минск», он сел на грунт, к счастью, на мелком месте. Затонули транспорт и одна подводная лодка, стоявшая в ремонте.

Наши летчики и зенитчики сбили 14 фашистских бомбардировщиков.

Воздушные налеты на Кронштадт не подавили огня фортов и кораблей. Наши снаряды летели на врага.

Ночью, когда наступало затишье, я беседовал по телефону с контр-адмиралом Греном.

— Как у вас там в Ленинграде дела, Иван Иванович?

— А что у вас там в Кронштадте?

Рассказываю ему о наших событиях и спрашиваю:

— А почему над Ленинградом опять зарево?

Адмирал скупо отвечает:

— Сегодня рекордный день — одиннадцать воздушных тревог… Одна из них продолжалась семь часов. Кажется, попали, мерзавцы, в Гостиный двор. Но корабли не пострадали…

Да, видимо, 23 сентября было для Ленинграда и Кронштадта одинаково тяжелым днем войны. И все же враг не сломил упорства защитников города Ленина, не уничтожил наш флот и не подорвал боевой дух моряков.

После всего случившегося в Кронштадт немедленно прибыл 6-й полк ПВО в составе 60 самолетов-истребителей. Мы были несказанно рады этому, но где-то в глубине сердца оставалось чувство досады. Эх, если бы раньше прилетели «ястребки»!