Решили ждать рассвета. Мороз все больше крепчал, пробирал до самых косточек. А когда взошло солнце, невдалеке к северу четко обрисовался в рассветной дымке маяк на мысе Осиновец. Значит, экспедиция наша всю ночь плутала по льду и ушла от берега всего на пять миль…

Гидрографы хотели продолжить путь, но лейтенант Дмитриев во льдах повредил ногу. Положили его на сани и повернули к маяку. Но вскоре пришлось остановиться: дорогу преградили береговые торосы. Чуров передал сани со всем снаряжением матросам, а сам взвалил Дмитриева на спину и километра два нес его через торосы до землянки на берегу у маяка…

Рано утром нам на командный пункт вдруг донесли, что лейтенант Дмитриев доставлен в санчасть. В какую? Что с ним? Пока мы это выясняли, Чурова и след простыл. Снова проверив свои расчеты и пополнив скудные запасы продовольствия, он, вновь отправился в путь. На этот раз все обошлось благополучно. К утру 17 ноября трасса через Ладогу была проложена. Ее обставили вешками, толщину льда нанесли на планшет. На следующий день, несмотря на усталость, наши гидрографы провели по льду первые две подводы с хлебом из Кабоны на западный берег озера. Сразу же приступили к оборудованию трассы ацетиленовыми фонарями и мигалками.

После нашего доклада о результатах разведки Военный совет Ленфронта 19 ноября принял решение оборудовать через озеро автомобильную дорогу. Работы развернулись немедленно.

Одновременно Ленинградская военно-морская база формировала для Ладожского озера буерно-лыжный отряд. В него вошли 75 моряков. Почти все — добровольцы, в прошлом ленинградские спортсмены-парусники. Возглавил отряд известный яхтсмен лейтенант И. И. Сметанин. Штаб его разместился в деревне Кокорево. 19 буеров прибыли на Ладогу, когда на озере стоял еще тонкий, но хороший лед, и сразу включились в боевую работу. Они несли дозорную и разведывательную службу на фланге, охраняли на озере первые гужевые обозы и автоколонны, вели наблюдение за ледовой дорогой, предупреждая идущие машины о больших промоинах, обнаруженных на трассе. Буера спасли жизнь сотням людей, перевозя раненых и больных через озеро всего за 30 минут. Многим застрявшим в сугробах машинам они доставляли горючее. Фашистские самолеты охотились за ними, поливая их пулеметным огнем. Спасала маневренность и большая скорость — ледовые парусники легко развивали 100 километров в час.

В боевых делах отличились тогда командиры буеров Е. И. Лодкин, А. М. Михайлов, В. К. Кочегин, К. И. Александров и многие, многие другие.

Буерно-лыжный отряд подчинили начальнику ледовой военно-автомобильной дороги. Как только озеро покрылось толстым слоем снега, буеристы стали на лыжи, продолжая нести службу разведки, дозора и охраны дороги.

На лед вышли дорожно-эксплуатационные полки, рабочие батальоны и зенитные батареи для прикрытия дороги от налетов с воздуха. У своих ледовых шатров заняли свои посты регулировщицы — скромные героини Ладожской трассы. В ночь на 22 ноября, в мороз, в пургу, из Ленинграда пошли в Кабону за продовольствием первые 60 грузовых машин. Лед трещал под колесами, его толщина не превышала четырнадцати сантиметров, но Дорога жизни вступила в строй. Эта весть мигом облетела весь город. Теперь меня уже не спрашивали, когда мы прорвем блокаду, а чаще задавали вопросы: «Как дела на дороге, как она работает?»

О Ладожской ледовой дороге, сыгравшей такую важную роль в героической обороне Ленинграда, написано много. Но жаль, что ничего не сказано о первых разведчиках озерной трассы, о ее пионерах — балтийских гидрографах и буеристах. Слабо отражены в литературе и славные подвиги морских летчиков, в частности 4-го гвардейского истребительного авиаполка. Прикрывая дорогу с воздуха от фашистской авиации, наши летчики отправили под лед не один бомбардировщик противника. Надежно охраняли Дорогу жизни морские батареи дивизиона майора Туроверова, расположенные в районе мыса Осиновец.

Население города голодало. Надо было мобилизовать все наши внутренние ресурсы. А они, конечно, еще были. В конце декабря меня вызвал к себе на канал Крунштейна начальник тыла флота генерал М. И. Москаленко. В его небольшом кабинете, в здании, бывшем когда-то царской морской тюрьмой, я встретил командующего авиацией флота генерал-лейтенанта М. И. Самохина, вице-адмирала В. П. Дрозда, генерал-лейтенанта А. Б. Елисеева, контр-адмирала И. И. Грена и капитана 2 ранга А. В. Трипольского, нашего нового командира бригады подводных лодок. Они оживленно спорили. Речь шла о том, что Балтийский флот обязан сдать все излишки продовольствия и топлива в «общий котел» Ленинграда. Генерал Москаленко положил конец спорам:

— Мы обязаны помочь ленинградцам. Поговорите со своими людьми, прикиньте, что вы можете дать городу.

Забегая вперед, скажу, что флот выделил в декабре для нужд ленинградского населения 1545 тонн муки, 100 тонн жиров, 105 тонн сахару, 3242 тонны разных других продуктов и 3000 литров водки. Это было серьезным подспорьем в самый критический момент.

Катастрофически обстояло дело и с топливом. Из-за отсутствия его останавливались электростанции, транспорт, предприятия оборонной промышленности. Ссылаясь на решение Военного совета фронта, Москаленко заявил, что многим кораблям он вообще больше топлива не даст, а у некоторых еще и отберет лишнее. Он что-то подсчитывал с карандашом в руках, иногда вопросительно смотрел на стоявшего в стороне начальника топливного отдела тыла фронта полковника Смородкина, снова проверял цифры и объявлял, кому и что даст, у кого и сколько отберет. Все в душе понимали, что спорить по этому поводу бесцельно, но каждому хотелось убедить, что именно его соединению надо обязательно добавить мазута, а не отбирать последки. Когда страсти стали чуть остывать, я произвел последнюю атаку:

— Митрофан Иванович! Мои корабли стоят на линии фронта в верховьях Невы, ледокол к ним уже не подойдет. Если не будет подано топливо, корабли перестанут стрелять и замерзнут…

Генерал своим басом перебил меня:

— Экономьте топливо во всем, утеплите палубы и входные люки, уплотните людей, выключите все лишние грелки… А стрелять вы будете, не говорите ерунды… — сердито закончил он.

И Митрофан Иванович был прав. Мы разъяснили личному составу флота необходимость создания в условиях блокады «общего котла». И матросы это поняли. Действительно, пришлось уплотнить команды в помещениях, построить хорошие тамбуры на входных дверях и люках. Укрывали досками даже палубы. Много полезного придумали наши инженер-механики с флагмехом Гороховым во главе, чтобы сэкономить топливо. Группы кораблей, в частности, получали тепло от специальных отопителей. В результате, флот выделил промышленности города 6298 тонн мазута, 465 тонн соляра и большое количество бензина, керосина и смазочных масел. И все же флот не остался без топлива. Корабли жили и стреляли…