Пока мы спорили, у кого надо взять больше и у кого меньше, настал наш флотский обеденный час. «Кушать подано», — ровно в полдень доложила девушка-матрос, и генерал всех нас пригласил в столовую. Традиционное гостеприимство на флоте сохранялось в течение всей блокады, в ее самые голодные дни. Где бы я ни был — на канонерской ли лодке, на крейсере или на самой маленькой батарее, — нас всегда радушно приглашали к столу в положенный по распорядку дня час. Отказаться было невозможно, хозяева настойчиво делились с гостем последним куском хлеба, последней тарелкой жидкого мутного супа. И что особенно трогало, во всех кают-компаниях кораблей и в береговых частях строго соблюдали традиционный порядок сервировки стола независимо от качества и количества блокадных «блюд». Так, на крейсере «Киров» в установленное время четыре молодых матроса — вестовые в полной белой форме — расставляли на белоснежной скатерти с крахмальными салфеточками приборы красивого флотского сервиза, тарелочки для хлеба и закусок, подставки для ножа и вилки, граненые графины с водой и большие бокалы к ним, изящные судки и вазы для фруктов, сахарницы и масленки. Большая часть этих предметов, как это понятно, вовсе не нужна была для блокадного обеда, но стояла на своем месте, как это делалось десятилетиями. И как всегда, старший помощник командира корабля торжественно произносил: «Товарищи командиры, прошу к столу!» Без его приглашения никто к столу не садился и обед не начинался. В этой условности отражалась сила традиций, подтянутость и организованность флотского быта даже в суровых условиях войны, даже тогда, когда тревога в любой момент могла заставить людей разбежаться по боевым постам.

Мы поднялись на второй этаж в небольшую комнату с одним окном, выходившим на канал. Генерал шепнул что-то официантке. Мы поняли, что хозяйке столовой было предложено из четырех порций сделать восемь. Ведь никаких дополнительных пайков ни генералам, ни адмиралам в блокаду не полагалось. Паек был один для всех. И все же стол блистал хрусталем и фарфором, но, увы, без содержимого.

За столом продолжался оживленный разговор. Каждый пытался еще что-то выторговать у начальника тыла для своего соединения. Разлили суп, но не успели мы с ним справиться, как радио объявило о начале обстрела района и предложило всем укрыться в убежище. Все слышали громкий голос диктора, сигнал тревоги и за стеной топот ног сотен людей, спускавшихся в укрытие. Но за столом никто и бровью не повел. Мы продолжали обед.

— И все-таки, Митрофан Иванович, ты мне прибавь топлива, — горячился В. П. Дрозд.

Ответа мы не расслышали. Дом вздрогнул. Тяжелый снаряд разорвался невдалеке, где-то на Площади Труда. Затем почти сразу раздался сильнейший взрыв во дворе, а другой снаряд влетел в большой жилой дом на набережной канала, прямо против комнаты, где мы обедали. Звон разбитых оконных стекол, грохот кирпичей рушащегося здания… Над ним поднялось облако пыли, окаймленное пламенем. У нас в комнате посыпалась на стол штукатурка. Осколки стекла летели на нас. Сорвалась с потолка лампа. Мы вскочили, отряхиваясь от пыли и осколков. В этот миг в комнату стремительно вбежал в рабочей форме и с противогазом на боку военком тыла М. С. Родионов. Всегда спокойный и приветливый, на этот раз он, казалось, весь пылал огнем пожара и еще в дверях возбужденно, но четко произнес:

— Товарищи адмиралы и генералы! Какое безобразие! Ведь тревога же была объявлена!..

Комиссар, конечно, был прав. На радость врагу запросто могли погибнуть восемь высших командиров флота, если бы снаряд во дворе упал на несколько десятков метров левее.

Шутками пытаясь скрыть свое смущение, мы разошлись…

Горести блокадных будней скрашивала людская дружба. Все кругом стали как-то мягче и внимательнее друг к другу. Каждый старался поделиться чем мог, выполнить просьбу, если представлялась какая-либо возможность. И, что особенно ценно, делалось это искренне, от души, без претензий на какое-либо возмещение или благодарность.

Под Новый год многие детские учреждения и лазареты обращались к ближайшим кораблям, стоявшим на Неве, звонили и к нам, в штаб и политотдел базы, с просьбой достать им елку. Тогда это было проблемой. В садах и парках рубить деревья строго запрещалось, а немногие леса находились в прифронтовой зоне. И все же елки для ребят и госпиталей мы, конечно, доставали. В Театре музыкальной комедии устроен был даже большой детский утренник с Дедом Морозом и концертом для ребят.

Да что говорить о детворе! Елка была у нас в каждой казарме, на каждом боевом корабле. От этой традиции отказаться никто не хотел. Везде происходили новогодние концерты, командиры кораблей поздравляли своих бойцов с Новым годом.

Я встречал 1942 год на елке у бойцов на плавбазе «Банга». Артисты музкомедии дали нам прекрасный концерт. Ровно в 0 часов 1 января все корабли отряда дали мощный залп из всех орудий по фашистским войскам переднего края…

Много грустных, а подчас трагикомических эпизодов, рисующих быт ленинградцев в блокаду, остались в памяти ее свидетелей. Так, однажды ко мне зашла жена моего приятеля, который вместе со своей частью оказался вне Ленинграда. Семья голодала. К великому огорчению, я ничем не мог помочь ей. Женщина устремила взгляд на мой большой старый портфель свиной кожи.

— Вы не можете мне его подарить? — смущенно спросила она.

Я, конечно, отдал портфель, хотя не сразу понял, на что он понадобился жене моего приятеля. А через несколько дней я получил в коробочке небольшой кусочек достаточно съедобного студня. К нему отдельно были приложены никелированные детали портфеля, как бы в доказательство того, что они не стали компонентами блокадного блюда…

Хорошая боевая дружба крепко цементировала всю большую семью балтийских моряков — начальников и подчиненных. Бросалось в глаза внимательное отношение матросов к офицерам. Любое приказание либо просьбу они старались выполнить возможно лучше и быстрее.

Со всех концов Большой земли в осажденный Ленинград шли полные любви и восхищения письма, телеграммы, приветствия. Были приняты все меры, чтобы увеличить завоз продовольствия через Ладожское озеро и по воздуху. Вся страна посылала нам посылки и продовольственные подарки. Жители Приморского края собрали и отправили из Владивостока в Ленинград целый эшелон — 900 тонн продовольственных и других подарков. Члены делегации побывали у наших летчиков, подводников и артиллеристов, посетили и Кронштадтскую крепость. В День Советской Армии и Военно-Морского Флота — 23 февраля 1942 года — я получил в подарок серебряный портсигар с надписью: «От трудящихся Приморского края героическому защитнику Ленинграда».