– Уже два дня я думаю над тем как это тебе сказать. Мне очень трудно без тебя и…ты должна знать…должна знать, потому я не могу без тебя…у меня рак.

Всё во мне содрогнулось. Сильно забилось сердце. Пульс ускорился. И холод охватил моё тело. Я почувствовала себя грустной, оскорбленной Жизнью и…брошенной. Почему? Почему с ним, а не со мной? Почему? Ведь он же самый щедрый и добрый человек, которого я знаю. Самый лучший отец в мире. Мой самый лучший друг.

– О, Ми, я так тебя люблю. Мы справимся. Почему ты мне не сказал? Два дня. Два ужасных дня в раздумьях что мне сказать. Как ты спал эти два дня? Поэтому ли ты вертелся как белка в колесе две ночи подряд и обливался потом? Почему ты не сказал мне сразу же? Мы ведь для этого вместе. И в радости, и в горе. Ты уверен в диагнозе? Ми, что с нами происходит?

– К сожалению, сейчас да. Исследования категоричны. Диагноз – “рак языка”. Трудно определить стадий. Опухолей пока две …с правой стороны языка.

Я уже не плакала. А тряслась от тихих рыданий. Я задыхалась. Ему тоже не хватало воздуха. Наши руки сплелись. Он крепко держал мои, а я сильно сжимала его, отвечая на зов о помощи. Вот он! Вот он рак! Он действует именно так и хочет именно этого – подавить тебя и очень быстро убить. Сначала он убьет твою душу. Всё показалось мне таким грустным. Всё, что я так любила в доме. Воспоминания вернули меня в магазин ИКЕА в Солуне, откуда мы купили и этот красивый ковёр с цветами, и диван, и занавески, и чудесные стеллажи в стиле ретро. Всё показалась мне таким ненужным и неприятным. Я вспомнила как четыре года назад Милен прыгал на диван в магазине, чтобы испытать его на прочность. Как я радовалась темно-розовым цветам на диване, как он выбирал журнальный стеклянный столик со словами “Вот этот. Немного дороже, но ты сможешь украсить его как тебе захочется. Ты умеешь делать это красиво”. К чему всё это было? Столик, цветы, рак…

– Ми, мы справимся! – в моём тоне появилась неуверенная и хрупкая смелость. Но какая никакая смелость…

– Миш, всё это так глупо. В тот день я упал в обморок в кабинете у врача. Врач так мне сообщил о диагнозе, что у меня подкосились ноги. Как будто он продал мне килограмм огурцов на базаре. Я не был готов к такому. Да и вряд ли кто-нибудь готов. Просто есть и другой способ. Я пришёл в себя, а он меня спросил: “Что такое, парень? Что случилось?” Я не ответил ему. А что ему ответить.

– Ми, мне так жаль, что я не была рядом с тобой в этот момент. Почему ты не сказал мне? Почему не позвал с собой?

Я обняла этого большого 120-килограмового мужчину, который сжался на диване как маленький мальчик. И обнявшись мы расплакались вновь.

– Мне страшно, Миш. Не буду скрывать, что впервые в Жизни мне страшно. Доктор сказал, что если я не сделаю операцию по удалению почти всего языка, то мне остаётся не более шести месяцев Жизни. Я боюсь!

Впервые в Жизни я поняла, что мой партнер по Жизни и отец наших детей может и не быть сильным и уверенным в себе мужчиной. Он всегда так твердо стоял во главе нашей семьи, что за все эти годы я и не предполагала, что он может быть таким уязвимым, слабым, напуганным.

Он плакал на нашей свадьбе, плакал и во время рождения наших детей, даже когда мы подписывали документы покупки нашего первого семейного жилья тоже плакал. Мы плакали вдвоём, когда купили нашу первую новую машину. Он часто плакал, когда я мучилась с сильными головными болями на кислородном аппарате, потому что ему было очень меня жаль. Плакал и когда в феврале 2009 года я чуть не лишилась Жизни в Аргентине после того, как я поела новозеландских мидий в одном ресторане на краю света в городе Ушуая. Но никогда до этого момента я не видела его таким уязвимым и ранимым. Человек Милен рухнул.

– Не знаю, что будет дальше. Знаю только то, что хочу остаться рядом с вами.

– Что случится? Как что случится? Понятное дело, мы будем вместе ещё много, много лет. Куда ты собрался? Кто будет рядом со мной, когда наши дети будут подкидывать черные шапки на вручении диплома? Кто будет танцевать со мной “Танец родителей невесты” на их свадьбах? Кто опять поедет со мной в Антарктику, чтобы оказаться среди ледников, пингвинов и огромных китов? Ми, прошу тебя, даже не думай об этом! Это было бы слишком эгоистично с твоей стороны. Это не честно! Это не честно! Это не честно, что несколько лет ты есть, а потом тебя нет. Мы так не договаривались. Это не честно. Кто будет радоваться со мной внукам? Ведь ты же хотел сделать их отличными пловцами. А сейчас кто их научит? Я с этим не справлюсь. Ни с чем-либо другим без тебя.

– Их отцы.

– О, я и не сомневаюсь. Но дедушка сделает это лучше. Почему не ты? Ты же самый лучший в плавании кого я знаю. Ми, ты никуда не уйдешь. Нам надо взять себя в руки и продолжать идти вперёд. Мы справимся! Мы справимся любой ценой! Это не честно! Мы так не договаривались!

С поднятой вверху головой я выкрикнула: “Это не честно! Мы с Тобой так не договаривались! Ты мне обещал другое! Почему?!?”.

– Честно или нет – это Жизнь, Миш. Она такая.

– Что значит такая Жизнь? Что значит? Кто говорит какой должна быть Жизнь? Кто? Наша Жизнь будет такой, какой мы решим её прожить. Мы, Ми, мы! Ты, я и наши дети. Мы будем решать!

Вспоминаю, что я произнесла эти слова, не веря по-настоящему в выход из ситуации. Я была очень напуганной и нерешительной, несмотря на то, что у меня получилось спрятать это чувства внутри себя. Только я должна была знать, что мне страшно. Сейчас я должна была взять всё в свои руки и позаботиться о самом лучше друге в Жизни, который пару лет назад спас меня, когда я в этом нуждалась. Но это отдельная история для другой книги…

Я знала, что наступит день, когда мы расскажем об этом нашим дочерям. Они будут много плакать. Печаль овладеет ими и долго не будет их покидать. Дети по себе очень чувствительные, слабые и ранимые. Обычно девочки любят своих отцов, и наши девчонки ничем не отличались. Для них Милен был целой Вселенной, полной особенным содержанием, между ними было таинство связи отец-дочь. И в этот день, который скоро должен был наступить, я должна была быть сильной. Так должно было быть! Я не могла ожидать от него, чтобы он оставался сильным. Это не под силу тому, кто услышал, что ему осталось недолго жить. И при этом в едва исполнившиеся 39 лет.