Фоллом разочарованно посмотрела на нее.

– Можно мне просто взглянуть? Я не буду ее трогать.

– Конечно, дорогая.

Она вновь протянула флейту, и Фоллом нетерпеливо уставилась на нее.

А потом флуоресцентные огни в комнате слегка потускнели, и все услышали неуверенную и дрожащую ноту.

От удивления Хироко едва не уронила флейту, а Фоллом воскликнула:

– Я сделала это! Сделала! Джемби говорил, что однажды я смогу сделать это.

– Это ты издала звук? – спросила Хироко.

– Да, я. Это я.

– Но как ты сделала это?

Вмешалась Блисс, красная от смущения:

– Извини, Хироко, я сейчас уведу ее.

– Нет, – воспротивилась та. – Я хочу, чтобы она сделала это снова.

Несколько ближайших альфанцев собрались посмотреть. Фоллом нахмурила брови, как будто напрягшись. Освещение пригасло больше, чем в первый раз, и снова послышалась нота, на этот раз чистая и ровная. Потом она стала меняться по мере того как металлические предметы, размещенные вдоль флейты, задвигались, ставя аккорды.

– Это немного отличается от …… – сказала Фоллом, слегка запыхавшись, как будто это ее дыхание оживило флейту, а не поток воздуха.

Пилорат прошептал Тревизу: «Она получает энергию от электрических цепей, подходящих к лампам».

– Попробуй еще раз, – предложила Хироко сдавленным голосом.

Фоллом закрыла глаза. Теперь нота была нежнее и устойчивее. Флейта играла сама, без бегающих по ней пальцев, управляемая энергией, которую преобразовывали неразвитые доли мозга Фоллом. Ноты, которые сначала звучали разрозненно, теперь объединились в музыкальный ряд, и все, находившиеся в зале, собрались вокруг Хироко и Фоллом. Хироко осторожно держала флейту большими и указательными пальцами каждой руки, а Фоллом, закрыв глаза, управляла движением воздуха и нажимала на клавиши.

– Это кусок, который я играла, – прошептала Хироко.

– Я запомнила его, – сказала Фоллом, кивая головой и стараясь не сбиться.

– Ты не спутала ни одной ноты, – сказала Хироко, когда все кончилось.

– Но это неправильно, Хироко. Ты играла не так.

– Фоллом! – сказала Блисс. – Это невежливо. Ты не должна…

– Пожалуйста, не вмешивайся, – властно сказала Хироко. – Почему это неправильно?

– Потому что я могу играть это по-другому.

– Тогда покажи мне.

Фоллом заиграла снова, но более сложным образом, как будто силы, нажимавшие на клавиши, делали это быстрее и тщательнее, чем прежде. Музыка была более сложной и бесконечно эмоциональной. Хироко стояла замерев, а в зале не было слышно больше ни звука.

Даже после того, как Фоллом закончила, все молчали, пока Хироко глубоко вздохнула и сказала:

– Маленькая, ты играла когда-нибудь прежде?

– Нет, – ответила Фоллом, – до этого я могла пользоваться только моими пальцами, а пальцами я так сделать не могу. – Она помолчала и добавила безо всякого хвастовства: – Никто не может.

– Можешь ты сыграть что-нибудь еще?

– Я могу что-нибудь придумать.

– Ты хочешь сказать – сымпровизировать?

Фоллом нахмурилась на этом слове и посмотрела на Блисс. Та кивнула, и Фоллом ответила:

– Да.

– Пожалуйста, сделай это, – попросила Хироко.

Фоллом задумалась на минуту или две, затем медленно начала очень простую последовательность нот, звучавшую почти мечтательно. Флуоресцентные лампы становились тусклее и ярче по мере того как поступление энергии уменьшалось или увеличивалось. Никто, казалось, не замечал, что это не случайность, а вызвано музыкой, как будто призрачные духи электричества повиновались диктату звуковых волн.

Потом комбинация нот повторилась чуть более громко, став чуть более сложнее и продолжала варьировать не теряя ясно слышимой основной темы, становясь более резкой и возбуждающей. Под конец накал понизился более резко, чем возрастал, вернув слушателей на землю, но оставив чувство, что они все еще высоко в небе.

Зал взорвался одобрительным ревом, и даже Тревиз, обычно признававший совершенно иной вид музыки, печально подумал: «Больше я никогда этого не услышу».

Когда все с большой неохотой утихомирились, Хироко протянула флейту Фоллом.

– Возьми, это твое!

Фоллом потянулась за ней, но Блисс перехватила протянутую руку ребенка и сказала:

– Мы не можем взять ее, Хироко. Это ценный инструмент.

– У меня есть другой, Блисс. Он не такой хороший, но так и должно быть. Этот инструмент принадлежит тому, кто играет лучше. Я никогда не слышала такой музыки и не могу владеть инструментом, если не использую всех его тональностей. Зато теперь я знаю, как может играть флейта, если не касаться ее.

Фоллом взяла флейту и, с выражением глубокого удовлетворения, прижала к груди.