Он нежно похлопал по кобурам и сказал:

– А сейчас выйдем в этот мир, по поверхности которого нога человека не ступала возможно, уже тысячи лет.

– У меня такое чувство, – сказал Пилорат, – что сейчас должно быть далеко за полдень, но солнце стоит достаточно высоко даже для полудня.

– Мне кажется, – откликнулся Тревиз, оглядывая панораму, – что ваши чувства ориентируются на солнце оранжевого оттенка, который оно приобретает на закате. Если бы здесь действительно был закат, мы бы увидели более глубокую красноту, чем видим. Не знаю, сочли бы вы это прекрасным или удручающим… То же самое, но в еще более резкой форме было на Компореллоне, но там мы почти все время провели в помещении.

Он медленно повернулся, разглядывая окружающий мир. В дополнение к почти подсознательной странности света у планеты – или этой ее части – имелся характерный запах, хотя назвать его явно неприятным было нельзя.

Деревья поблизости были средней высоты и выглядели старыми, с сучковатыми стволами, слегка отклоняющимися от вертикали, вероятно, из-за преобладающих ветров или отсутствия чего-то в почве – сказать было трудно. Эти деревья или что-то другое, менее материальное, делали окружающий мир странно угрожающим.

– Что вы собираетесь делать, Тревиз? – спросила Блисс. – Надеюсь, мы прошли это расстояние не для того, чтобы насладиться видом?

– Я хочу предложить, чтобы Янов осмотрел это место. В этом направлении находятся руины, и он единственный, кто может определить ценность записей, которые может найти. Надеюсь, он сможет прочесть написанное на древнем Галактическом языке, тогда как я – нет. Еще я полагаю, Блисс, что вы захотите пойти с ним, чтобы защитить его. Что касается меня, то я останусь здесь и буду охранять внешнюю линию.

– Охранять от кого? Дикарей с дубинами и камнями?

– Возможно. – Улыбка исчезла с его лица, и он сказал: – Это довольно странно, Блисс, но меня тревожит это место. Сам не знаю, почему.

– Идем, Блисс, – сказал Пилорат. – Всю свою жизнь я имел коллектора, собирающего для меня старые истории, поэтому никогда не прикасался к древним документам. Если мы действительно сможем что-то найти…

Тревиз смотрел, как они уходят. Голос Пилората звучал все тише по мере того, как он удалялся в сторону руин; Блисс шла с ним рядом.

Тревиз рассеянно прислушался, затем вновь принялся разглядывать окружение. Что могло вызывать его опасения?

Никогда прежде он не ступал на мир без людей, хотя видел их из космоса много раз. Обычно это были небольшие мирки, слишком мелкие, чтобы удержать воду и воздух, но пригодные для использования в качестве места встречи во время военных маневров (за время его жизни, да и за век до его рождения, войны не было, но маневры проводились), или для проведения учебных ремонтов. Корабли, в которых он бывал, кружились по орбитам вокруг таких миров или даже сажались на них, но в те времена у него никогда не было возможности выйти наружу.

Может, это потому, что он сейчас стоит на пустом мире? Чувствовал бы он то же самое, если бы стоял на одном из малых, не имеющих воздуха миров, с которыми сталкивался в дни учебы?

Он покачал головой. Это не должно было обеспокоить его, он был в этом уверен. Он был бы в космическом скафандре, как в каждом из тех бесчисленных случаев, когда выходил из корабля в пространство. Это была знакомая ситуация, и контакт с глыбой камня едва ли мог что-то изменить здесь. Впрочем… ну конечно!

Конечно – он не носил сейчас космического скафандра.

Он стоял на пригодном для жизни мире, таком же удобном, каким был Терминус, и гораздо более удобном, чем Компореллон. Щеки его ощущали легкий ветерок, спина чувствовала тепло солнца, а уши слышали шелест растений. Все было знакомо, за исключением того, что здесь не было людей.

Так что же это? Что делало этот мир таким жутким? Может, то, что это был не просто необитаемый, но ПОКИНУТЫЙ мир?

Никогда прежде он не видел покинутых миров, никогда прежде не слышал о таких и не думал, что мир МОЖЕТ быть покинут. Все известные ему миры, когда-либо заселенные людьми, оставались населенными всегда.

Он взглянул на небо. Редкие птицы, кружившие в поле его зрения, казались более естественными, чем темно-голубое небо в просветах между бледно-голубыми облаками. (Тревиз был уверен, что проведя здесь несколько дней, привыкнет к этим цветам, так что небо и облака станут для него вполне привычными).

С деревьев доносились птичьи трели и мягкие звуки, производимые насекомыми. Блисс упоминала бабочек, и они здесь были – удивительно многочисленные и разноцветные.

В траве, окружавшей деревья, время от времени что-то шуршало, но он не мог понять, что это было.